– Вот значит как, по-барски... – сокрушённо вздохнула Марья. - По-простому то, уже и не умеешь... Ты того, коль барин добрый, то проси, чтоб вольную дал, слезливо так проси! Умоляй! В ноги пади! С барином-то всякое приключиться может... Вдруг лихие кони понесут, аль смертоубийство какое! Так новый барин приедет и не таким добреньким сказаться мoжет, снова в сени погонит. Сгинешь ведь ты тогда, аль руки на себя наложишь! Сколько я такoго перевидала! Ой-ой! – нравоучительно покачала она головой.
– Это почему же? – не выдержала я. – По-всякому люди живут и не такое выдерживают...
– Да заклюют там тебя те наседки завистливые, что старый барин лелеял, как барышню воспитывал... Не дадут житья!
– Ну, положим, я кому хошь отпор дам!
– ? ещё сам барин глумиться станет, прикажет плетьми сечь, коль с ним не ляжешь... Да знаешь ты всё это, поди, и не хуже меня!
– Читала... - склонила я голову. – Только мой барин совсем не старый ещё, да и не больной, вроде, вовсе... Да и вольную мне обещал выписать, сразу, как только в поместье вернёмся...
– ?га, дождёшься ты этого от них! Горазды только-то и обещать! А как девку обрюхатят, так сразу за мужика отдают, а он её, за то, что порченной оказалась – кнутом да голой по деревне гонять! А барин-то и не видит вовсе, с другой куролесит!
– Ой, не пугайте! – подняла я на неё глаза. - Справлюсь уж как-нибудь...
– Ладно, девка, спать пора. Что-то мы и так долго засиделись? Я на лавку уж прилягу, а ты в постель ложись, привыкла ведь, поди, на мягком-то спать.
– А можно я немного почитаю, – постучала пальчиками по лежащей на столике книжке.
– Ты читай, только свечей много не пали, дороги они нынче стали, ещё Кузьма Трифoнович заругает.
– Да он мне сам подсвечник дал...
– Ну читай тогда... читай... - принялась Марья укладываться.
Я не слишком уверенно раскрыла книжку. Не скажу, что так уж полюбливаю Карамзина, просто хотела увидеть, как пишут в этом веке. В итоге откровенно расстроилась! С ятями и прочими дореформенными буковками возникла настоящая проблема... Не то чтоб я не могла их читать и понимать, но вот писать их точно пока правильно не получится. Тут так сразу и не запомнить особо ничего, заучивать надобно, ну или какое-то время просить того же барина корректировать мою писанину!
Я с расстроенным видом захлопнула книжку, задула свечу, сняла юбку и блузку, да улеглась спать, так и оставшись в панталонах, а на корсете лишь ослабив шнуровку.
?азбудила меня Марья чуть ли не на рассвете.
– Вот, неси своему барину чай! – поставила на стол передо мной дымящийся пузатый самовар.
Я глядела на него как баран на новые ворота! Но наверно надо вживаться в новую жизнь... Нести...
Вскочив, я поспешно оделась. Взявшись за тяжёлый самовар, еле занесла его в горницу.
– Так зачем же вы... - поднялся мне ?австречу Фома Фомич.
– Так Марья дала, сказала вам принести... – я смущённо улыбнулась, ставя самовар на лавку.
– Вот оладушки, - вслед за мной вошла и Марья. – Позавтракаете, и дорога станет куда легче казаться.
Сама же она ушла, меня же Фома Фомич усадил за господский стол. Немножечко нервничая, ела я плохо, больше ковыряла вилкой, будто настоящая кисейная барышня, пока не скрипнуло крыльцо и в сени не вошёл наш кучер.
– Кони запряжены, барин, – с просительным видом потоптался он на пороге.
– Да, Семён, сейчас поедем, – повернул в его сторону голову Фома Фомич. - ? ты чего нe ешь? - обратился уже ко мне. - Дорога дальней будет!
– Я доем, - слабо кивнула.
Пришлось поднапрячься и всё через силу съесть, и тогда Фома Фомич поднялся из-за стола.
– И не присядете на дорожку? – тоже вставая, сказал ему Кузьма Трифонович.
– Да насиделись уже, – вздохнул мой барин. - Пора... Вы уж не обессудьте... Возьмите... – положил он на стол мятую банкноту.
Тоже выйдя из-за стола, я попрощалась, прошла мимо
истуканoм замершего Семёна и направилась к кибитке. Внутрь, правда, залазить не стала, решила дождаться барина.
– Садись, - помог мне забраться подошедший Фома Фoмич.
Мы тронулись...
* * *
– Значит, ты сирота, говоришь... И что не из девок крепостных... - пытливо всматривался в меня Фома Фомич, сидя за широким секретером в своём живописном охотничьем кабине, я же стояла перед ним вытянувшись в струнку, будто в чём-то провинившаяся. А ведь всю дорогу такой добренький был, в такт стука копыт о предках своих рассказывал, о рано повзрослевшей дочке соседского помещика, с которой чуть ли не весь вечер протанцевал на каком-то балу, и дажe осмелился просить руки и говорить с её отцом о помолвке.
– Угу, – сейчас только и кивала я. Приехали мы где-то с час назад, и даже не откушавши, он сразу же завёл меня в свой кабинет.
– А из какого роду будешь? Поди, из казаческого...