"Попаданцы" в стране царя Петра

Виктор Александрович нервно вздрогнул и бросил раздосадованный взгляд на окно. Романов глянул на улицу, злорадная усмешка пробежала по тонким губам. Неизвестно откуда возникшая толпа развернула транспаранты перед входом в здание «Соловьев, уходи!».

— Так что, — слегка растерянным голосом закончил фразу мэр, — к осени город может не опасаться нашествия армии любого размера.

В наступившей звенящей тишине слышался лишь усиленный громкоговорителем голос, доносившийся с улицы, призыв к мэру — уйти, да крики милиционеров, требовавших от толпы разойтись. Введенный в городе режим чрезвычайного положения запрещал любые собрания, но толпа и не думала слушать увещевания правоохранителей. Среди депутатов глупцов, пожелавших таскать каштаны из огня для Романова, не нашлось. Слишком битые жизнью и опытные люди собрались в Собрании. Романов высоко поднял руку, прося слово. Хочешь, не хочешь, а пришла пора брать инициативу на себя и выходить вперед. Не вставая с кресла, он начал:

— Мой вопрос немного не по теме, я хочу спросить вас, Виктор Александрович, — произнес Романов спокойным и уверенным тоном, глядя в лицо мэру, — до каких пор вы будете прессовать честных бизнесменов и мешать директорскому корпусу вытаскивать город из той клоаки, в которой по вашей, и милости чинуш администрации, очутился город?

Произнеся это, Романов бросил испытующий взгляд на градоначальника, но на лице того можно было прочитать только отстраненное внимание. Соловьев был слишком опытным политическим бойцом, чтобы показывать врагу собственные эмоции.

Зал невольно замер, лишь с улицы доносились усиленные мегафоном дурацкие лозунги да шум толпы. Таких совершенно необоснованных и крутых претензий к градоначальнику никто не ожидал. Директор ГРЭС заинтересованно посмотрел на Соловьева, не все скоту масленица, ну и как он будет выкручиваться из ситуации, когда тебе открыто бросают вызов. Смутные слухи о недовольстве среди бизнесменов доходили и до него, а о брожении умов простых горожан он знал не понаслышке.

«Что, немного власти захотелось, Феденька? А хрен тебе!» — подумал Соловьев с каменным лицом и, намертво сжатыми челюстями, выслушивая несправедливые, с его точки зрения обвинения.

Романов обвел полным праведного гнева взглядом примолкших депутатов, поднявшись с места во весь немалый рост, продолжил обличать мэра:

— А последние события вокруг угольного разреза вообще не входят ни в какие рамки! Казахи пришли нас резать и что предпринимает мэр, вместо того чтобы поголовно истребить напавшую орду и покарать их становища? Он их отпускает и даже более того, отдает им на съедение взвод наших солдат, которые после всего произошедшего будут проливать кровь за несостоявшихся убийц и насильников горожан! Почему не отомщены погибшие солдаты? Почему мэр не дает казахам и джунгарам друг друга взаимно уничтожить, чтобы мы потом спокойно забрали Казахские степи? Что это, глупость или предательство города?

Депутат по имени Равиль слегка поморщился, популизм он не переваривал, а призывы вырезать казахов, людей одной с ним веры были ему неприятны. Председатель Собрания — Виктор Серебро, наконец не выдержал. Бросив отчаянный взгляд на градоначальника, с каменным лицом выслушивающего обвинения, торопливо постучал ручкой по столу и срывающимся на фальцет голосом попытался остановить нарушителя спокойствия:

— Ваши вопросы не по регламенту заседания!

Но не тут-то было! Вошедший в раж Романов лишь досадливо отмахнулся рукой, а его сторонники из числа депутатов дружно зашикали на Председателя, что он нарушает свободу слова, а его как выбрали, так и переизбрать могут, заставив заткнуться.

Внезапно словно луч света сверкнул в мозгу Соловьева, он наконец понял, что собирается делать оппозиция. Я столько сделал для города после Переноса, а эти ублюдки по-прежнему все пытаются забраться во власть, подумал Соловьев и поднял руку. Когда в зале установилось молчание, он произнес:

— Хорошо, я отвечу на предъявленные мне нелепые обвинения.

Романов присел на место и откинулся поудобнее в кресле, сузившимися глазами внимательно наблюдая за мэром. Соловьев внешне никак не отреагировал на обвинения. Федор Владиславович еще некоторое время пытался взглядом пробить броню невозмутимости градоначальника, но потом сдался.