Попадос (СИ)

— Простите! Не сдержался! — мой мальчиковый голос помогал мне вслух называть себя мальчиком. Но внутри себя я слышала девчачий голос, поэтому отказаться от своей сущности и перестать называть себя в женском роде не представлялось никакой возможности.

Я протянула руку, отведя непослушную прядь с его лба, и коснулась волнистых красных полосок. — А вам к лицу мои мокасины. — И улыбнулась на пробу.

Интересно — озвереет? Или ему не чуждо чувство юмора и он умеет посмеяться над собой?

Да, я рисковала. Да к черту все! Два раза не помирать, а один не миновать!

Мэд неожиданно раскатисто и громко рассмеялся, перехватив мою руку и, прижимая к губам, поцеловал запястье.

По венам от поцелуя как будто бы пустили ток и рука моя неожиданно дернулась, но Мэд плотнее охватил кисть, не выпуская ее. Провел носом по ладони, вдыхая мой запах.

С ним творилось что-то странное.

Крылья носа трепетали, губы мелко задрожали, он начал сладко прижмуривать свой глаз, лицо поплыло…

«Превращается!» — поняла я.

Представив себе оскаленную морду волка у своего лица, я затряслась, как осиновый лист, и скороговоркой произнесла, пока не случилось непоправимое:

— Есливысобираетесьпревращатьсяотойдитеотменяпожалуйстаявасбоюююююсь!!!

Мэд уставился на меня остекленевшим взглядом, осмысливая произнесенную фразу, потом посмотрел на зазвеневшую посуду на подносе, на мои трясущиеся коленки, перевел взгляд на дрожащие губы.

Я представила, как вытягивается его лицо, формируя волчий оскал, как сквозь мясо волной вылезает густая шерсть, и взвизгнула по-девчачьи, отшатываясь и вжимаясь в подушку.

У меня всегда было живое воображение, поэтому я ужастики не любила. Смотрела, конечно, но не любила. Спать с включенным светом и шугаться своей тени — то еще удовольствие.

Громкий раскатистый смех напугал меня еще больше и я взвизгнула еще раз, прикрываясь свободной рукой в локте.

Отсмеявшись, Мэд спросил: — Вы серьезно? Какое же вы еще дитя! Как в вас совмещается взрослый ум и детское воображение?

Опустив руку и с подозрением глядя, как он водит пальцем по моей ладошке, я медленно успокаивалась. Мне хотелось протараторить то, что и так было известно всем моим знакомым — мне в душе восемнадцать лет, я на них себя и чувствую, невзирая на свои тридцать пять и жизненный опыт. Слава ктулху, что не выпалила все это ему в лицо, а подумала про себя.

Мэд облизал губы и с усилием перевел взгляд на поднос.

— Еще? — предложил он, указывая взглядом на еду.

— Благодарю вас, я наелся.

— Значит, время десерта, — уверенно, не принимая возражений, произнес он и, отпустив мою руку, подхватил одной рукой какую-то вазочку с лимонно-желтой взбитой субстанцией, а второй взял маленькую ложечку.

— Попробуйте юрри. Ваш повар приготовил его по моему личному рецепту и он сегодня удался невероятно вкусным. — Он зачерпнул десерт ложечкой и поднес ко рту, улыбаясь.

Я лизнул угощение, вытянув язык, и проглатывая, мазнул десертом по губам.

— Ммм! Действительно вкусно! Со вкусом апельсина! — проговорилась я. Вряд ли у них здесь водятся апельсины. — Еще! — надо было как-то уводить в сторону от своего ляпа разговор.

Мэд тяжело сглотнул, и поднес еще одну порцию. Я вытянула язык как можно дальше и медленно начала слизывать кончиком лакомство, сознательно отвлекая его, стреляя в него глазками и смущенно опуская взгляд в ложку.

Он велся, как ребенок. Открывал и закрывал рот. Стискивал губы. Дыхание потяжелело.

А что, раз я должна предоставить утром, в день свадьбы, свою девственность, то он меня не тронет, очень уж много он положил на алтарь герцогства, чтобы сейчас все разрушить одним трахом. А чувствовать свою власть над этим грозным и мрачным пиратом очень сладко поглаживало меня мягкой лапкой по тем ранам, что он мне нанес своими словами.

— Не дразни меня, мальчик, — глухо произнес он и, мазнув по моим губам сладким апельсиновым муссом, взял одной рукой за подбородок и, приблизившись, начал слизывать сладость.

Я замерла сусликом, сжав коленки, прижимая дернувшийся член, стараясь утихомирить сбившееся дыхание и зачастившее сердце.

— Ты опять хочешь показать, как у нас могло бы быть? — горько вырвалось у меня, когда он отстранился, чтобы поставить поднос на пол.

— Помолчи, тоу! — и он голодным зверем осторожно впился в мой рот, познавая, хрипло дыша, и мягко исследуя языком, проводя по кромке зубов, играя с моим языком.

Рука его легла мне на шею, легонько сжав ее, выпуская на волю из-под кожи мурашек.

Он оторвался от меня, стараясь перевести дух и сдерживаясь, чтобы не сорваться в штопор, и спросил:

 — Ты так и не сказал, противен ли я тебе, — всматриваясь в мое расслабленное в томной неге лицо.

— Я…

— Тебя…

— Не боюсь… — сладко выдыхая после каждого слова, бездумно произнесла я.

Мэд впился в мою шею, заставляя запрокидывать голову, выцеловывая дорожку, лизнув кадык и спустившись к ямочке на ключицах.

— Бооооже! — хрипло выдохнул он, вылизывая ямку и смакуя вкус моей кожи.

Мое наэлектризованное тело выпустило на его выдох пригоршню мурашек, разбежавшихся под его взглядом под полы рубашки, и он вздрогнул всем телом.