Попасть в переплёт. Избранные места из домашней библиотеки

23 июля 1954 года вышло постановление секретариата ЦК, в котором участь Твардовского была предрешена, – история разворачивалась в сторону идеологической диверсии. А 11 августа постановление президиума правления ССП формально проштамповало приговор: Твардовский был снят с должности за “абстрактно понятую искренность”, двенадцатую книжку “Нового мира” за 1953 год со статьей Померанцева припомнили особо. Двенадцатого же августа партгруппа правления ССП завершила процесс отстранения Твардовского публичной “дискуссией”. Владимир Лакшин в своих мемуарах приводил свидетельство очевидца: “А.Т. [Твардовский] сидел у окна, курил сигарету за сигаретой. Потом негромко произнес: «Когда здесь покойников выставляют, никого не дозовешься в почетном карауле постоять. А тут живого Твардовского вперед ногами выносить будут – и вон сколько доброхотов набежало»”. Из “цековской” докладной следует, что на обсуждении Александр Трифонович вяло признавал ошибки (“Я переоценил свои возможности как редактор журнала”), но отказывался учитывать претензии по поводу “Теркина”, упирая на то, что обещал Хрущеву доработать поэму так, чтобы она была полезна партии и народу.

Сейчас даже трудно себе представить, сколь зловеще звучала в первый послесталинский год формула обвинения “Клеветнические выпады против советского строя”. Но дело даже не в этом. История первого разгрома “Нового мира” напрашивается на исторические параллели и социологические оценки. И вот почему.

Как ни пафосно это звучит, “Новый мир” Твардовского боролся не только за честность (“искренность”), а значит, против цензуры, не только за справедливость (Померанцев, будучи в прошлом прокурором, вытаскивал из тюрем невиновных – собственно, об одной похожей истории и была его статья), но и за свободу. “Мы друг друга не поймем, товарищ Поликарпов. Вам свобода не нужна, а мне нужна”, – сказал, оказавшись на профилактической беседе на Старой площади, Владимир Померанцев.

Вот в этом вся соль нашей сегодняшней ситуации: кому-то при уже формальном возращении цензуры и давнишнем доминировании самоцензуры нужна свобода, а кому-то не нужна.

Беда, как оказалось, даже не в том, что насаждается стилистика политического единомыслия. Проблема в отсутствии иммунитета от эстетики единомыслия. Твардовских и Померанцевых в мире крупных медиа все равно больше нет. Никто не рискует брать на себя их роль. А тем, кто не рискует, не нужна свобода, в которой, в отличие от товарища Поликарпова, так нуждался Владимир Михайлович Померанцев.

Сопротивление системе изнутри: “Новый мир” и его враги

В “новомирской” части библиотеки – и Солженицын, и Владимир Лакшин, и Алексей Кондратович, и Юрий Буртин, и даже оригинальная машинопись из дневника Юрия Григорьевича с его правкой – он сам мне ее подарил когда-то. Все эти непримиримые споры и многослойная борьба с цензурой кажутся очень далекими от сегодняшнего дня. Но этот самый сегодняшний день – не какой-нибудь там “космополит безродный” или “Иван, не помнящий родства”: нынешние погромщики живой культуры и правдивого слова, сами того не зная, – наследники по прямой и тогдашних “русопятых”, и ортодоксов.

И весь мир понял, что “Новый мир” тянул до последнего часа свой непомерной тяжести воз. Дотянуть заведомо нельзя было, но в том же и суть, что тянули, несмотря на эту заведомую невозможность дотянуть.

Александр Твардовский.

Запись в дневнике от 21.03.1970

Между первым снятием Александра Твардовского с должности главного редактора “Нового мира” в 1954-м и идеологическим погромом, устроенным в 1969-м с помощью “Письма одиннадцати” писателей из националистического лагеря (Против чего выступает “Новый мир”? // Огонек. 1969. № 30), прошло пятнадцать лет, и в этом историческом отрезке поместились и оттепель, и последующие “заморозки”, закончившиеся второй и последней отставкой Твардовского и его смертью.

События, разворачивавшиеся вокруг “Нового мира”, предъявляют поучительный опыт – опыт последовательного сопротивления системе.

Чего же он кочет?