Поповичи. Дети священников о себе

– От меня тогда отказалась ближайшая подруга, она работала в Интуристе и испугалась, что станет известно о нашей дружбе. Многие в то время постарались свести общение с нами к минимуму. Зана осталась. Конечно, она говорила, что я сошла с ума. Даже Коля Фудель[15] тогда сказал: «Не надо Владику быть священником, это как в окопах жить», а ведь Коля был верующим с рождения. Но, пройдя со своим отцом весь путь, он хотел меня защитить. Да и четверо детей, из которых только ты в школу ходила, не шутка.

– Мам, а ты хотя бы отдаленно, приблизительно понимала, что тебя ждет?

– Ничего. А как я могла понимать, если я не видела ни одного священника – отца Владимира Воробьева, моего духовного отца, рукоположили позже. Мне перед службой Ира Третьякова (вдова художника, преподавателя ВГИКа Николая Третьякова) сказала: «Услышишь «Отче наш», проходи вперед, через 15 минут будет Причастие». А я и знала только «Отче наш», даже Символ веры не знала. Поговорить со священником было невозможно, сразу стало бы известно. Во время исповеди спросить? Так тогда была только общая исповедь, на нее я с вами и ходила. Батюшка перечисляет грехи и велит повторять: «Воровство». Вы маленькие стоите и повторяете, креститесь: «Грешен». «Аборты» – вы снова: «Грешны». Тогда и на Пасху не причащали. Однажды пришла на пасхальную литургию женщина – она на несколько часов отпросилась из больницы причаститься перед тяжелейшей операцией. Она так перед алтарем плакала, умоляла, у амвона преклонилась, чтобы ее причастили. Нет, и все.

– Думаю, что даже при твоей полнейшей неосведомленности ты понимала, что папу из-за его круга общения и антисоветских настроений если и рукоположат, то отправят в глубинку. Как ты согласилась? По примеру жен декабристов?

– Просто я ему верила. Я всегда считала, что он во всем прав, значит, прав и сейчас. Значит, мне надо узнать это поближе. Да и ты знаешь своего папу. То на Север у него появилось желание уехать, нутрий почему-то выращивать, то на Белое море – помогать уцелевшим поморам. Хотя и окончил ВГИК, но все время куда-то рвался, ему было очень-трудно на одном месте усидеть: в Госфильмофонде, в Москве он томился. Поэтому, когда он сказал, что хочет быть священником, я отнеслась к новой идее спокойно. Мы уже столько раз планировали уехать спасать то нутрий, то людей, что я к этому замыслу никак не отнеслась.

– А про то, как это быть матушкой, откуда ты узнала?

– Узнать вышло на собственном опыте. Только в Осташкове, куда папу назначили вторым священником, я увидела первую в моей жизни матушку Лидию Николаевну Шуста, жену настоятеля отца Владимира (после смерти жены отец Владимир принял монашество, став архимандритом Вассианом). Впервые могла поговорить с женой священника, и то спросить, как мне жить, было неловко. А в Москве матушки со мной не разговаривали, да я их и не видела: в храме они стояли тихо, неприметно. Да и как сделать? Подойти и спросить – научите меня, как стать матушкой? А даже если бы кто-то рассказал, не помогло бы, ведь надо все самой прожить.

– Я помню, ты рассказывала, что папа и дядя Коля Емельянов одновременно решили, что будут священниками, и тогда вы все вместе поехали к архимандриту Иоанну (Крестьянкину) в Псково-Печерский монастырь за благословением. Потом папа и меня несколько раз возил к нему. Но я не помню, ты с нами ездила?

– Тогда я единственный раз была у него. Потом дети рождались один за другим, а я была абсолютно уверена, что не могу вас оставить ни с кем, что сама должна и воспитывать, и растить. А приехали мы тогда… Да я даже о нем особо и не слышала, мы путешествовали, папа, я с тобой, Оксана и Коля с двумя детьми – Аней и Алешей. Пришли к нему, я была в брюках, волосы ниже пояса распущенные, но он даже виду не подал, что я в таком виде. Мы сидели на веранде, пили чай, была общая беседа, очень добрая, ласковая. Потом мужчины ушли к нему в келью разговаривать, а мы с Оксаной на лавочке сидели, ждали. Вышли оба – лиц на них нет, и в разные стороны. А мы сидим – куда за ними бежать? Понятно стало, не благословил.

– А когда благословил?

– Через десять лет отец Иоанн прислал письмо, в котором сказал поступать в семинарию. А как поступать? Отец Владислав сдал все экзамены на «отлично», а его не брали – слишком образованным советская власть не позволяла идти в священники. Пришлось ему заниматься самообразованием. Знаний, ума, энтузиазма было достаточно, но опыта было негде набраться: в его окружении священников не было, и жизни он этой не знал. А уж после рукоположения он поступил за заочное отделение в семинарию.

– Я знала, что отец Владимир Шуста помог с рукоположением. Но только недавно папа рассказал, что архиепископ Калининский и Кашинский Гермоген (Орехов) захотел перед этим поговорить с тобой. И пожаловался, что ты никогда ему не рассказывала, о чем был тот разговор.

– Так и рассказывать особо нечего. Епископ был прекрасный, внимательный, культурный. По-отечески, очень мягко, спрашивал о моей жизни. Задавал совсем обычные бытовые, жизненные вопросы, видимо, проверял мою готовность к переменам. Но поскольку я искренне шла за мужем. ятакже искренне и отвечала. Подробностей не помню даже от ужаса – я живого епископа впервые видела. К нему пока пройдешь, можно умереть со страху. Единственное, что помню: ради этого разговора я впервые купила платье в комиссионке, кримпленовое, черное в красненький цветочек. Через три года, когда мы куда-то вместе выходили, отец Владислав вдруг сказал: «Какое у тебя красивое платье».