Поповичи. Дети священников о себе

Папиного рукоположения я не помню: я его не видела – оно состоялось 28 августа на Успение, когда я вернулась домой готовиться к школе. С отцом остались мама и младшие дети: пока им не пришла пора идти в школу, они жили на приходе постоянно, а я – с бабушкой в Москве.

Некоторое время отец служил в Осташкове на берегу озера Селигер – сначала диаконом, а потом вторым священником.

В моей памяти, в моей жизни Осташков навсегда останется самой чудесной сказкой на земле, тем местом, куда хотелось бы уехать. Дороги его, на манер питерских, планировались строго прямыми, без малейших изгибов: улицы были параллельными, переулки – перпендикулярными. А поскольку Осташков расположен на полуострове, даже в центре города были такие точки, откуда с трех сторон переливалось в солнечных лучах озеро. Аккуратные, крепкие и уютные домики, гулять вдоль которых мы никогда не уставали: на каждом окошке под занавесками ручной работы стояли горшочки с цветами. Они были одного сорта, названия которого я так и не узнала, но поражали разноцветием: красные, желтые, оранжевые, синие – они смотрелись так радостно, что в ответ им всегда хотелось улыбаться. Отчего-то мы прозвали их лисичками.

Осташков – это навсегда самый вкусный копченый угорь, самая лучшая ягода на свете – морошка, самые большие корзины черники, белых и подосиновиков. И лучшее озеро в мире, по которому было налажено замечательно продуманное водное сообщение на теплоходиках в самые разные его уголки. В первую очередь к острову Столобный, куда в XV веке с Новгородчины пришел молодой монах Нил. Здесь он прожил отшельником 27 лет. А после смерти был прославлен в чине преподобных, и на месте его отшельничества была устроена Нило-Столобенская пустынь. После Октябрьского переворота монастырь превратили в трудовую коммуну, на самом деле – колонию для малолетних преступников. Настоятель храма в Осташкове отец Владимир Шуста (ставший впоследствии наместником Столобенской пустыни архимандритом Вассианом) однажды рассказал, что в колонии свой срок отбывал сын Антона Макаренко – самого известного советского педагога, разработавшего установки педагогического мышления советского учителя, и по совместительству бригадного комиссара НКВД. Но больше я эту информацию нигде не встретила. А вот то, что со стен, до самого купола, была отбита не только роспись, но и штукатурка – остались голые камни, – видела своими глазами.

Теплоходики перемещались целый день и по другим маршрутам, к остальным островам, которым, казалось, не было счету. А когда папа купил у кого-то старую деревянную лодку, мы смогли путешествовать сами. Так мы попали по протоке внутрь острова Хачин, где обнаружилось еще одно озеро – Белое. Вода в нем просвечивалась до дна на любой глубине, так что малютки-угорьки и их родители не могли спрятать свою личную жизнь от любопытных глаз в тине и камышах. Вообще в Хачине заключено 13 внутренних озер… Не буду ни вспоминать, ни рассказывать, как однажды, двадцать лет спустя, я обнаружила вместо Осташкова совсем другой, мертвый город. Но, признаюсь, когда наступает переутомление, мне до сих пор снится мой Осташков из прошлой жизни.

К моим девяти годам «подоспел» переезд в новую квартиру. Поскольку родители были многодетными, папа написал письмо депутату Бауманского района. Им по совместительству с должностью главы государства, Генерального секретаря ЦК КПСС, был Леонид Ильич Брежнев. И неожиданно нам дали целую квартиру на Покровке. Мы с папой поехали ее смотреть, он по какой-то надобности ненадолго ушел, а я осталась ждать, сидя на лестнице, когда мимо меня промелькнуло неземное создание – худенькая, необычайной красоты девочка примерно моего возраста в пончо, которое на долгие годы стало предметом моих грез. Девочка внимательно осмотрела меня и, ужасно смешно картавя, поздоровалась.

Получается, что я первой познакомилась с нашими соседями Лецкими, ставшими впоследствии настолько близкими и родными, что мы не закрывали дверь квартиры, чтобы они всегда могли зайти. В комнате Марины (той самой девочки) была слышна наша кукушка, прилежно отрабатывающая на кухне каждые полчаса. А иногда, когда к нам приходили гости с детьми, и чаще: папа вставал на сундук под часами и переводил стрелки. Хитрость заключалась в том, что после придачи ускорения течению времени надо было совершить полный суточный круг, и к концу всем приходилось нелегко. Особенно тем, кто вынужденно наслаждался концертом через стенку, не заказывая музыку. Думаю, что самые счастливые часы в жизни Марины наступали, когда часы ломались и их относили в ремонт.