Поповичи. Дети священников о себе

Формально наш новый приход располагался на 80 километров ближе к Москве, чем Осташков. Фактически же до Селигера можно было добраться на прямом поезде с апокалиптическим номером 666. Вооруженный «числом зверя» поезд устремлялся из Москвы в Осташков, куда благополучно приезжал в комфортные 6 утра. А вот в Кувшиново состав прибывал в 2 часа ночи. Добраться туда можно было и днем, но почему-то все пути в светлое время суток были только многопересадочными. Их мы освоили тоже, но позже. Для начала папа решил, что самым коротким будет понятный ему путь – прямой поезд. Все бы ничего, но наш приход располагался не в самом городе, а в 8 километрах от Кувшиново, в деревне Васильково. Днем, особенно в хорошую погоду, мимо Васильково по сельской дороге пыхтел автобус-пазик, кондукторша которого, не сходя со своего сиденья возле водителя, зычно оповещала на каждой остановке: «Кто взошел в заду, передавайте на билет». На ночь же (а также в выходные, в дождливую погоду или в мороз) движение городского транспорта замирало, так что приходилось идти пешком.

Словом, однажды теплой летней ночью, с рюкзаками, полными вещей и провианта (снабжение села в 70-х годах достойно отдельного описания), мы с отцом спустились из вагона на землю, обещавшую стать родной на ближайшие годы. Ночь, тишина. Ни улицы, ни фонаря, ни тем более аптеки – одна лишь железнодорожная насыпь да дорога между бараками.

– Знаешь, от поезда до дома на два километра ближе, чем от автостанции. Всего-то шесть. На целых две тысячи метров меньше. И на четыре тысячи шагов.

Мне всегда хотелось верить, что я похожа на папу, но уже тогда я понимала: есть в нас кое-что разное. Он всегда, в любой ситуации оставался оптимистом. А еще был сыном учительницы математики. Мне же по наследству досталось его бескрайнее воображение и, как мы помним, неумение считать, связанное с мамиными филологическими генами. Поэтому радость его от вычитания из тысяч шагов двух часов ночи, умноженная на мои 10 лет, выглядела неуместной.

Сначала мы шли на равных. Бодро миновали речку Вонючку, на самом деле звавшуюся Тухлянкой (обитатели города Кувшиново, коих мы ласково именовали кувшины и кувшинки, страшно обижались, когда москвичи коверкали название единственной водной артерии), вышли из города, и дорогу сразу обступил лес. Страшно не было, но идти надоело, и я решила отставать и канючить. Понимая, что вариантов отступления нет, идти вперед больше не хотелось, а вот капризничать – очень даже.

– Давай споем тропарь святителю Николаю, он всегда помогает путешествующим. – Папа попытался найти компромисс.

«Правило веры и образ кротости, воздержа-а-а-ания учи-и-и-ителя», – жалостливо тянула я и слова, и рюкзак. Сзади послышалось тарахтение, колючую лесную тьму пробил блеск фар, и из тьмы выскочила машина скорой помощи. Я замерла, папа поднял руку. Усатый (отчего я это помню?), похожий на моряка, шофер вопросительно выглянул в окно:

– Нам бы до Чурилово.

– Я в Высокое.

– Мы там дойдем, подвезите, пожалуйста. Мы с ночного поезда, дочка спать хочет.

– Садитесь.

Высадив нас на повороте, усатый исчез за домом председательши колхоза Октябрины. Я была счастлива. Наутро папе кто-то сказал, что в Кувшиново нет станции скорой помощи. А если бы и была, в Высоком отсутствовала телефонная связь. Поэтому в селе ни у кого не было телефонного аппарата, чтобы вызвать машину в ночи. Как бы то ни было, я считаю, что именно наш приезд на этот приход официально закрепил мое вступление в статус поповны.

Здесь придется признаться в страшной лжи: ехали мы с папой не совсем в деревню, нам было необходимо попасть на кладбище. Рядом с деревней Васильково был расположен погост Чурилово, в ограде которого стояли две избы – священника и церковный домик – и сам храм. Столь удивительное место расположения дома впоследствии дало название серии рассказов друзьям о наших приключениях, начинающихся со слов «когда мы жили на кладбище». Особый колорит нашим историям придавало то, что, говоря так, мы нисколько не лукавили.

Поселились мы сначала в избе, считавшейся церковным домиком: в священническом доме организовали косметический ремонт – переклеивали обои, красили полы. Работы выполнялись бабулями (все четверо мужчин-прихожан из окрестных деревень и города Кувшиново появлялись в храме два раза в год – на Пасху и Рождество). Я оказалась в совершенно непривычном для городской девочки мире и, в ожидании мамы с сестрами и братом, с головой ушла в приходскую жизнь. Первым делом подружилась с бабой Маней. Она не только пела на клиросе (кладбищенские певчие называли его крылос), но и заведовала русской печью вместе с сотнями просфор, которые она пекла, несмотря на малочисленность прихода. Но в храме была заведена традиция: помимо традиционных одной-двух прос-форочек, полагавшихся к записке, к каждому сорокоусту прилагалось 40 просфор. В итоге, готовясь к воскресной службе, мы пекли их не меньше чем пол тысячи.