Она все время останавливалась и прыскала со смеху, каждая приходящая в голову мысль казалась ей необыкновенно смешной. Что амбал был так похож на амбала и держал дверцу машины совершенно как в кино. А чего стоит, что она только что отказалась от квартиры, принцесса экая выискалась на горошине, с понтом под зонтом, Зоя Космодемьянская, Настасья Филипповна с купюрами в камине. И что она — она! — на свои последние кормила и поила — кого? Егорушку, да еще и Алисочку!.. А квартира-то ведь была не фигура речи, а вполне реальная, с полом, потолком и унитазом, и в приличном небось районе. Или ей представилось на секунду, с нехорошим удовольствием, каким непрактичным показался бы Егорушке ее бывший муж со своим глупым янтарем. И ведь все они — и амбалы, и полированная Алисочка — совершенно явственно дрожали от страха, от животного, кишки сворачивающего страха перед племянником Егорушкой. А она — нет. Она не дрожала. И никого из них она никогда больше не увидит, как не увидит и своих нескольких сотен долларов, потраченных на этот безумный обед.
Так ей смешно все это казалось, что она даже останавливалась и говорила какой-то бред самой себе, и смеялась, и радовалась, что теперь это можно, никто не обращает внимания — думают, что разговариваешь по мобильнику. Уже подходя к дому, она протрезвела и думала о том, что никакого финала и развязки не бывает, текст обрывается без сносок, ссылок и комментариев. Но моменты, замечательно смешные, все-таки бывают. Очень бывает иногда смешно.
Следующий месяц Таня провела в обществе Настасьи Филипповны, Катерины Ивановны Мармеладовой и сестры Раскольникова Дунечки, питаясь в основном макаронами. И этот вечер казался ей уже легендой, и человек, которого она в этот вечер встретила, уже никак не связывался с тем давним маленьким мальчиком…
Тем более что, когда в конце месяца она получила ежемесячный отчет от своей кредитной компании, то никакого французского ресторана, никакого обеда, ни Алисочки, ни коньяка, ни, тем более, племянника там не было.
Как корова языком слизнула.
Лёв многострадальный
С вечера гремят и дребезжат стекла, дует страшный ветер. Лёв знает, что утром будет очень холодно и что я на него обязательно надену куртку. Лёв не хочет мне объяснять, почему второкласснику нельзя идти в школу в такой куртке. Чтобы объяснить, надо сказать нехорошее слово — «гомик». В сиреневом и розовом ходят гомики. Но со мной и Виктором нельзя разговаривать про неприличное и употреблять уличные выражения. Мы — интеллигентная семья.
Когда я прихожу поцеловать Лёва на ночь, он мне ничего не говорит, а я не спрашиваю. Мне еще идти работать в ночную смену. Мы с Лёвом уже месяц не успеваем почитать на ночь. Раньше я ему читала привезенные с собой книжки, рассказывала длинные истории из жизни его плюшевых зверей. Прежний плюшевый скот, который у Лёва там был, вывезти не удалось. Виктор сказал, что это абсурд и что все равно их всех на таможне распотрошат. Ну, в этом Виктор оказался прав. Действительно, одного медведя Лёв взял, его распотрошили у нас на глазах.
Прежние, тамошние, были в основном медведи. Этих я покупала уже здесь. Их у нас опять довольно много — коза, осел, даже единорог какой-то. И бегемот. Всякий раз, когда Лёв болел, я ему покупала какого-нибудь недорогого, но интересного плюшевого зверя. В первое время он часто болел, и диатез у него был ужасный. От цитрусовых — я его перекормила, на витамины накинулась.
Я выключаю свет. Куртка висит на стуле, в темноте цвет ее почти неразличим, она кажется серой, но все равно на рукавах оборочки и карманы вышиты ромашками. Куртка Лёву велика, и карманы с ромашками болтаются у колен. Ну и что — так теплее, коленки прикрыты.
Лёв прекрасно знает, что с ним будет в школе, но он молчит, потому что не хочет, чтоб мы с Виктором опять ссорились. У нас и так нехорошо.
Эту куртку, сиреневую, почти розовую, Виктор принес от соседей. Соседская девочка из нее выросла. Муж соседки тоже без работы, поэтому они с Виктором дружат и часто встречаются поговорить об умном. Сама же соседка сразу устроилась по специальности, хотя они приехали позже нас. Мы с ней прекрасно понимаем разницу в нашем социальном положении, и она относится ко мне с легким презрением.
Утром перед работой я провожаю нашего сына в школу, а днем теоретически его встречает Виктор. Но Виктор — человек мыслящий и рассеянный. Я подозреваю, что он иногда не приходит. Подозреваю, но притворяюсь, что не знаю, Лёва не спрашиваю.
У меня полмозга заполнено тем, о чем нельзя и не надо думать и вспоминать. Как будто дом, в котором комнаты заперты, сплошные чердаки и чуланы, куда нельзя заглядывать, где живут привидения. Почти любая тема размышлений привела бы к бессоннице, если бы мне чаще удавалось лечь спать. Но сплю я редко, я работаю несколько ночей в неделю.