Поправка Джексона (сборник)

И еще есть у нее крепкая украинская любовь к мишпухе. Когда-то, лет пятнадцать назад, Лиз имела несчастье разыскать свою мишпуху где-то под Киевом, где они очень хорошо жили, имели дом и участок, а неприятностей с властями не имели, а даже, говорит Лиз, кажется, наоборот. Лиз несколько раз к ним ездила, возила подарки. И вот теперь, когда началась свобода передвижения, Лиз выписала к себе в гости троюродную внучатую племянницу Халину.

Приезжаю я в Сан-Франциско, а навстречу мне радостная и элегантная Лиз. А Лиз всегда очень элегантная, юбки носит выше колен, шелковые блузки под цвет, серьги, кольца, брошь — всё под цвет. Я Лиз всегда хвалю, а она бывает польщена и смущенно хихикает. Единственным недостатком Лизиной внешности являются багровые щечки. Приближаясь к восьмидесяти, Лиз уже не так хорошо видит, как краситься. Щечки ее из розовых превратились в красные, а потом в багровые и даже свекольные. Тем не менее для человека с кровоточащей язвой Лиз выглядит удивительно.

И рассказывает мне Лиз, что внучатая племянница Халина приехала, и не одна, а с мужем Майклом. Что им удалось очень быстро получить разрешение на выезд, потому что Майкл работает, кажется, ну знаете… В КГБ, что ли? — грубо спрашиваю я. Лиз кивает и возбужденно хихикает. Халине и Майклу очень нравится в Мичигане, Халина даже немного помогает по хозяйству, потому что Лиз отвыкла готовить каждый день на троих.

Месяца через два встречаемся мы в Далласе. Лиз, с не менее радостным возбуждением, рассказывает, что Халине необычайно понравилось в Мичигане, и, когда срок визита вышел, она решила не возвращаться обратно в Киев. Лиз уже наняла адвоката, который выхлопатывает Халине политическое убежище. Кроме того, Лиз дает Халине ежедневные уроки английского языка. Пытается также учить Майкла, но он только смеется и очень много ест.

Через некоторое время делили мы с Лиз номер в Филадельфии. Она мне призналась, несколько печально, что Майкл, видимо, привык жить на всем готовом и чтоб ему всё подавали. Ест он очень много, а овес нынче дорог. Однако она устроила Халину убирать дома по соседям, и Халиной все очень довольны. Машину она водить не умеет, и Лиз развозит ее по уборкам сама. Все заработанные на уборке деньги Халина копит, на прокорм Майкла не отдает; об этом Лиз рассказала с уважением, понимая, что у эпохи первоначального накопления — свои законы.

В следующий раз мы встретились в Бостоне, и Лиз была очень озабочена, даже посоветоваться со мной хотела бы. Адвокат разобрался в бумагах и выяснил, что Майкл был вовсе не муж, а сожитель, то есть не кровная родня, то есть Лиз вовсе не должна была его так много кормить. Однако он все еще ел, а от уроков английского языка отлынивал. Халина все убиралась и копила. Дело о политическом убежище подвигалось медленно, а адвокат брал с Лиз много. Самое же страшное, что приближалась зима и время переезда во Флориду, и гости нацелились переезжать вместе с Лиз.

Я очень расстроилась. Лиз, говорю, эти люди считают, что могут сидеть у вас на шее, а посмотрите, как вы тяжело работаете. Они думают, что вы богатая, потому что у вас два дома… А я сама так не думаю? На самом деле, мне гораздо понятнее чувства, руководящие Халиной и Майклом, а именно: жадность и зависть, чем это таинственное чувство генетического долга, которым руководствуется Лиз. Зачем ей нужно разыскивать совершенно незнакомых людей, помогать им, одаривать и, если они высказывают хоть малейшее желание, — перетаскивать в Новый Свет? Все это делалось отцами и дедушками и продолжает делаться со страстью — тоже из категории мамонтов в леднике.

Женщина, совершенно нормальная, — два часа перед этим накладные выписывала — сообщает мне со слезами на глазах, что не умрет спокойно, если не разыщет хоть кого-нибудь из семьи отца под Краковом, откуда он уехал в возрасте шести месяцев в начале века. И она совсем не шутит; организации, которые она привлекла к этому делу, включают Красный Крест, ООН и Мормонскую церковь — мормоны, как известно, занимаются составлением списка всех потомков Адама и Евы и уже довольно далеко в этом деле продвинулись.

Лиз, говорю, вы добрая душа, вы сама не сумеете их прогнать. Позовите своего сына-летчика, пусть он с ними поговорит. «Да, да, — говорит Лиз, — а то я все пытаюсь с ними объясниться, а этот Майкл только смеется и столько ест, столько ест!»

А на каком языке они объясняются — непонятно. У меня было такое чувство, что больше я Лиз живой не увижу.

И действительно, мы долго не виделись. Но потом встретились в Чикаго, и Лиз мне рассказала, чем все кончилось. А кончилось все очень хорошо.