Поправка курса (СИ)

Жандарм просто серьёзный. Весьма вероятно.

Жандарм, серьёзный во всех отношениях. Если есть простое объяснение — не ищи сложных. Это ещё древний жандарм сказал, Оккам. И другое, более важное. Насчет Магеля. Я получил указания оттуда (указывает перстом в потолок) — к барону Магелю относится со всем почтением, а, буде обратится он по какому делу — помогать безоговорочно. Так что учти!

Жандарм просто серьёзный. Слушаюсь, господин полковник! (в сторону) А всё-таки прикажу агенту Гнедому понаблюдать за этим бароном. Чую, не прост он, совсем не прост!

Так или примерно так разыгрывалось сегодня представление, не знаю, но только указание жандармскому управлению я дал — за Магелем не следить. Подделал, конечно. В одна тысяча девятьсот четвертом году можно что хочешь подделать. Проверять просто не посмеют, да и мысли такой не придет — проверять, беспокоить начальство. Велено — исполняй! Но есть и упрямые исполнители, тоже нужно учитывать.

Я спустился вниз, наказал Мустафе убрать телескоп. Предмет хрупкий, требует внимания, но Мустафа к нему, к телескопу, относится с почтением, граничащим с благоговением — после того, как я показал ему Плеяды.

Может, сделать купол для телескопа?

Непременно.

Только купола мне и не хватает.

Хотя идея мне нравится — построить обсерваторию. Не здесь, а в Кучук-Кое. Здесь со временем будет ночная иллюминация, а в Кучук-Кое можно поставить профессиональный телескоп, двадцатидюймовый. Или уж купить землицы под Симеизом, вернее, над Симеизом? На горе Кошка? Напишу-ка письмо Мальцову. Но чуть позже.

Я взял Бульку на поводок, и мы пошли гулять. Ему гулять полезно, Бульке. И мне заодно. Если гулять просто так, то и стыдно, и странно — ходит одинокий человек по Пушкинскому бульвару, а зачем? С собакой же иное дело. Да вот хоть учительница мадемуазель Южковская — гуляла по набережной с собачкой, гуляла, высматривая и примечая, а потом бах — и экспроприация на сорок тысяч рублей и троих застреленных насмерть, двоих охранников и одного по ошибке. Касса Ильича нуждалась в средствах. Случилось это шестого сентября девятьсот пятого года. Буду здесь — упрежу. Нечего позорить славный город Ялту. Хотя будет ли это, нет, не знаю. Конан Дойл придерживается теории баньяна. Мол, мир — это многоствольное дерево-лес, сотни стволов, сотни тысяч веток, несчетное количество листков, и наша вселенная — всего лишь один листок на мировом древе. Чуть-чуть отличный от соседнего листка. Ветер дунет, листок сорвется и улетит, а баньяну и дела никакого. Новый вырастет. А душа человеческая после смерти вольна порхать с листка на листок в поисках отдохновения и покоя. Или, наоборот, приключений. В зависимости от прожитой жизни.

Ну да, вольна. Не знает он Шефа.

Авторское отступление

Привожу две фотографии Антона Павловича Чехова. Первая — 1904 год, до лечения.

Ему здесь сорок четыре года!

И да, с пуговицами непорядок.

А вот вторая фотография:

Результат лечения (на самом деле — приблизительно на десять лет моложе)

Глава 7

7

15 апреля 1904 года, четверг

Ялта

Пешков откашлялся. Что-то он нехорошо кашляет.

— Мы тут в «Знании» посчитали. Маркс на вас, Антон Павлович, заработал триста тысяч — это нижняя цена, с учетом и вашего гонорара, и всего остального. Чистая прибыль. Пора сказать «хватит». А то лопнет.

— Я, когда соглашался на договор, был уверен, что проживу два, много три года. Если бы я знал…

— Теперь знаете.

— Но ведь я сам его подписал! Добровольно!

Согласно договора, Чехов не только отдал Марксу литературные права на уже написанное, но и запродал будущее. И сейчас, напиши он рассказ, повесть или роман, всё шло Марксу по четыреста пятьдесят рублей за авторский лист. То есть за десять листов, обычный объем книги, Антон Павлович у Маркса бы выручил четыре с половиной тысячи — и всё. Сколько бы Маркс эту книгу не переиздавал.

А «Знание» готово было платить Чехову пятнадцать тысяч за издание. Из них пять — авансом. И если будут переиздания — то ещё и ещё. Или же через два года Чехов был волен искать другого издателя. В общем, большая разница. Огромная.

— А теперь Маркс сам от своего договора откажется! И тоже добровольно! Мы в «Знании» предлагаем следующее, — Пешков достал из кармана бумажку и зачитал:

— Первое. Поднять в газетах вопрос о нравственной стороне порабощения писателя. Выскажутся многие — Андреев, Бунин, Куприн, Скиталец, ваш покорный слуга тоже. Лев Толстой — возможно. А там пойдет писать губерния.

Второе. Провести разбор, насколько подобный договор соответствует законам Российской Империи. Лучшие юристы выступят опять же в крупнейших российских газетах.

Третье. Призвать к бойкоту Маркса и его изданий как читателями, так и писателеями, а, главное, рекламодателями. Нет — рабовладению!