Поправки-21

У папы был характер игрока, и занятие историей будущего его интересовало именно исходом: сбылось / не сбылось, угадал / не угадал. В "Поправках-21" он прямо сравнивал работу футуролога с искусством игры в покер: "Прежде всего вы обладаете неким объемом информации о настоящем – это карты у вас на руке. Затем у вас есть данные о прошлом – это знания о картах в колоде, которые оказались там после предыдущего круга. Теперь вам нужно составить прогноз: понять, какие карты на руке оставить, какие сбросить и чего вы ожидаете от прикупа; ну а дальше вы можете только наблюдать. Такой прогноз – это, по сути, и есть ставка первого уровня, когда вы выбираете наиболее благоприятный для вас исход среди наиболее вероятных. То же и в футурологии: из всего спектра происходящего и потенциально способного произойти вам нужно сформировать лучшую, то есть наиболее близкую к будущей реальности, модель, а потом просто ждать".

Отец писал это на рубеже эпох постмодерна и новой этики, когда учить мертвых классиков уму-разуму стало как никогда актуально. Лем, насколько помнила Елизавета Андреевна, являлся одним из любимых его писателей, и поправки в лемовскую футурологию стоило воспринимать как диалог ученика с учителем, причем ученик был на пике интеллекта, а учитель – на пике опыта и мудрости. На взгляд классика, наступающее будущее происходило скорее как шахматы, только поле, фигуры и правила постоянно менялись, на взгляд отца – скорее как покер, ну а сама Елизавета Андреевна (настало уже наконец время для поправок в поправки) представляла его скорее как игру в го: за 102 года она успела убедиться, что жизнь не сложнее гобана 19х19 и события на ней мало чем отличаются и по отдельности, и в совокупности от черных и белых камней на этой доске. Игра в будущее всегда ведется на некотором свободном пространстве и состоит в его зарастании участками достигнутого и недостижимого, перевес одних или других превращает будущее в сбывшееся или несбывшееся.

Отец чувствовал нечто схожее, но представлял недостижимое не как игрока (поскольку в футурологическом покере выигрывал тот, чьи прогнозы набрали больше очков, даже если у него сбывалось 0,5% предсказаний), а как отсутствие карты в колоде. Выявление недостижимого в концепции папы являлось важнейшей частью футурологии: "если из колоды в 36 карт вынули десятки, не стоит пытаться собирать стрит", и в этом аспекте его ставки сыграли без исключения: всего того, на недостижимость чего поставил папа, действительно не произошло.

К примеру, в 2121 году люди все еще не заселили Марс. Красная планета давно уже не казалась "почти Землей". Слишком маленькая масса и отсутствие магнитного поля означали недостижимость нормализации атмосферы (ее попросту сдувало солнечным ветром), недостижимость жидкой воды, которая тут же испарялась, и чрезмерную дозу космической радиации. На Марс летали лишь любители экстремального туризма из среды чудаковатых сверхбогачей, а ученые, военные и даже романтики поставили на планете крест: Луна со всех сторон была лучше, а среди дальних объектов предпочтительней для освоения выглядела Европа, спутник Юпитера, но и то не как место новой жизни, а как источник воды для Земли.

В целом космическая эра закончилась вскоре после смерти родителей и, по традиции, не взрывом, но всхлипом: колонизировать планеты Солнечной системы выходило слишком дорого и слишком бессмысленно (опять же, ничем не лучше жизни на Луне), долететь даже до Альфы Центавра, где существовала землеподобная планета с не вполне логичным именем Трисолярис, можно было не быстрее, чем за 50 веков, да и инопланетянам, если они существуют, нет никакого смысла путешествовать к Земле сквозь тысячелетия. Из достигнутого имелись лишь лунные проекты да запланированные на ближайшие 35 лет проекты добычи кислорода, воды и металлов на необитаемых соседях. В этой партии за внеземное будущее человечества победил игрок черными, для реванша мечтателям требовалось найти какой-то новый космический гобан. За последние 40 лет никаких подвижек не произошло.

К 2121 году были доказаны недостижимость антигравитации и телепортации, несостоятельность теорий струн, многомерности пространства и петлевой квантовой гравитации, непреодолимость скорости света и стрелы времени с помощью каких бы то ни было уловок – в общем и целом, ложность всего того, что и раньше лишь проскальзывало по кромке человеческой жизни как сказки, какие рассказывают ученые чиновникам ради финансирования. Отец ставил на то, что в повседневность не произойдет какого-либо грандиозного вторжения научных открытий, и тут он тоже оказался прав. Елизавета Андреевна, рожденная в первой четверти XXI века, на своем примере могла убедиться, что за сто лет изменилось совсем немногое.