Поправки

– Мама избавилась от них, Гари, – сказала Дениз (она стояла на коленях, вытирая пол). – Выбросила в мусородробилку. Отцепись от нее!

– Что ж, мама, надеюсь, этот урок ты усвоила!

Чип, одетый в отцовскую одежду, не мог уследить за разговором. Руки отца давили ему на плечи. Второй раз в течение часа кто-то цеплялся за Чипа, словно он что-то собой представлял, был кем-то. А на самом-то деле его было так мало, что Чип не знал даже, за кого принимают его сестра и отец. Свершился метемпсихоз, его память, очищенная от всяких индивидуальных примет, переселилась в тело надежного брата, достойного сына…

Гари присел на корточки перед Альфредом.

– Папа! – сказал он. – Мне жаль, что так все заканчивается. Я люблю тебя. Скоро увидимся снова!

– Ну-ну. Доб пжалвт, – пробормотал Альфред. Опустив голову, он обводил столовую безумным взглядом.

– А ты, мой безответственный братец, – скрюченные, точно птичьи когти, пальцы Гари коснулись темени Чипа, пытаясь приласкать, – надеюсь, ты тут поможешь!

– Буду стараться! – Чипу не удалось вложить достаточно иронии в свой ответ.

Гари поднялся.

– Жаль, что испортил тебе завтрак, мама. По крайней мере, мне стало легче, когда я высказался.

– Почему ты не мог подождать до конца праздников? – пробормотала Инид.

Гари поцеловал ее в щеку.

– Завтра же утром позвони Хеджпету. Потом перезвони мне и скажи, какого плана вы придерживаетесь. Я буду пристально следить за его осуществлением.

«Неужели Гари повернется и выйдет из дому, оставив Альфреда на полу, рождественский завтрак – в осколках?» – недоумевал Чип. Однако на Гари нашел рациональный стих, его слова звучали пусто, формально; ни с кем не встречаясь взглядом, он надел пальто, взял чемодан и пакет с подарками от Инид. Гари подгонял страх. Теперь Чип отчетливо различал скрытую причину этого холодного, почти без прощания ухода: брат был напуган.

Едва захлопнулась входная дверь, Альфред удалился в ванную.

– Какое счастье, – заметила Дениз, – что Гари высказался и теперь чувствует себя намного лучше.

– Да, он прав, – сказала Инид, тупо уставившись на композицию из падуба. – Настала пора перемен.

После завтрака часы текли медленно, в расслабленном, болезненном ожидании главной части праздника. Чип так устал, что все время мерз, хотя лицо уже раскраснелось от жара кухни и аромата печеной индейки, одеялом накрывшего весь дом. Всякий раз, когда Чип оказывался в поле зрения отца, по лицу Альфреда проскальзывала улыбка узнавания и радости. Чип мог бы подумать, что отец его с кем-то путает, если бы Альфред не окликал его каждый раз по имени. По-видимому, старик любил Чипа. Большую часть жизни Чип спорил с Альфредом, негодовал на него и никак не мог извлечь из души жало родительского неодобрения. Сейчас его политические взгляды и личные изъяны, как никогда, заслуживали отцовского осуждения, но со стариком почему-то ссорился Гари, а при виде Чипа лицо Альфреда светлело.

За обедом Чип подробнее поведал о своих литовских злоключениях. Впрочем, с тем же успехом он мог бы монотонно зачитывать страницы налогового кодекса. Дениз, обычно прекрасная слушательница, на сей раз была поглощена возней с отцом, и Инид тоже не сводила глаз с Альфреда, ведя учет всем его промахам. Она вздрагивала, качала головой и тяжко вздыхала, отмечая выпадавшие у него изо рта куски пищи и бессмыстенные реплики. Да уж, теперь Альфред превратит ее жизнь в ад.

«За этим столом все несчастнее меня», – подумал Чип.

Он помог Дениз перемыть посуду. Инид тем временем поговорила по телефону с внуками, а отец лег спать.

– Давно папа сделался таким? – спросил Чип у Дениз.

– Таким, как сегодня? Со вчерашнего дня. Но и до того дела шли плохо.

Чип надел зимнее пальто Альфреда и вышел с сигаретой во двор. Было гораздо холоднее, чем в Вильнюсе. Ветер шуршал густой коричневой листвой, все еще цеплявшейся за ветви дубов, этих консерваторов среди деревьев; под ногами скрипел снег. «Сегодня около нуля, – сказал Гари. – Он может выйти погулять, прихватив с собой бутылку виски». Чип хотел обдумать важную проблему самоубийства, стимулируя умственную деятельность сигаретой, но холод до такой степени раздражал носовые пазухи и бронхи, что раздражение от табачного дыма почти не ощущалось, к тому же боль в замерзших пальцах и ушах – черт бы побрал эти сережки! – вскоре сделалась невыносимой. Чип сдался, поспешил в дом и столкнулся с Дениз.

– Куда это ты? – спросил он.

– Скоро вернусь.

Инид сидела в гостиной у камина и в отчаянии кусала губы.

– Ты даже подарки не посмотрел, – упрекнула она.

– Может, попозже, – отговорился Чип.

– Уж наверное я не сумела тебе угодить!

– Спасибо, что вообще что-то подарила.

– Не на такое Рождество я надеялась, – покачала головой Инид. – Ни с того ни с сего отец разучился делать самые простые вещи. Самые простые.

– Сделайте перерыв в лекарствах. Вдруг поможет.

Инид глядела в огонь, читая страшные пророчества.

– Задержишься на неделю? Поможешь отвезти его в больницу?