Поправки

– Если я соглашусь, ты перестанешь вести себя так странно? – спросил Чип. – Взбодришься немного?

– Сперва скажи «да».

Альфред сверху позвал Чипа:

– Чип, помоги мне!

– Он твердил твое имя, даже когда тебя тут не было, – сказала Дениз.

Оконные стекла дребезжали на ветру. Когда ж это родители успели превратиться в детей, рано ложатся спать, а посреди ночи взывают со второго этажа о помощи? Когда это произошло?

– Чип! – звал Альфред. – Ничего не пойму с этим одеялом. ПОМОГИ МНЕ!

Дом трясется, ревет буря, сквозняк из ближайшего к Чипу окна усиливается, и – внезапный прорыв памяти – возникают шторы. В тот год, когда он уезжал из Сент-Джуда в колледж. Сложил в чемодан австрийские шахматы ручной работы, которые родители презентовали ему на окончание школы, и шеститомную биографию Линкольна, написанную Сэндбергом,[95] – подарок к восемнадцатилетию, и новенький голубой блейзер от «Брук бразерс» («В нем ты похож на красивого молодого доктора», – намекнула Инид), и стопки белых футболок, белых «жокейских» трусов и длинных белых подштанников, и фотографию пятиклассницы Дениз в рамке из оргстекла, и то самое одеяло «Гудзон-бей», которое Альфред сорока годами раньше взял с собой, поступив в Канзасский университет, и пару шерстяных, обшитых кожей варежек, тоже времен суровой канзасской юности Альфреда, и надежнейшие утепляющие шторы, купленные Альфредом у «Сирса». Прочитав проспект колледжа, Альфред наткнулся на фразу: «В Новой Англии бывают суровые зимы». Купленные у «Сирса» шторы были из розовато-коричневой материи с синтетическим покрытием и подкладкой из пенорезины. Объемные, тяжелые, жесткие. «Холодными ночами они тебе очень пригодятся, – сказал отец. – Увидишь, как надежно они предохраняют от сквозняков». Однако в общежитии соседом Чипа оказался некий Роун Мак-Коркл, прошедший частную подготовительную школу и вскоре повадившийся оставлять вазелиновые отпечатки пальцев на школьной фотографии Дениз. Роун высмеял шторы, и Чип потешался с ним заодно. Он сложил шторы в коробку, коробку спрятал в подвале общежития, и там она плесневела следующие четыре года. Собственно, против штор Чип не держал зла – шторы как шторы. Все их амбиции сводились к желанию, общему для всех штор, – висеть ровно, в меру своих сил не пропускать в комнату свет, в точности соответствовать размерам окна, которое им предназначено закрывать, дважды в день, утром и вечером, раздвигаться и сдвигаться, летней ночью или перед грозой раздуваться от ветра, служить долго и не привлекать к себе внимания. Не только на Среднем Западе, но и на Востоке нашлось бы немало больниц, домов престарелых и дешевых мотелей, где эти самые коричневые шторы на резиновой подкладке могли бы прожить долгую, полезную жизнь. Не их вина, что в общежитии они пришлись не ко двору. Шторы не пытались подняться выше отведенного им положения, ни ткань их, ни рисунок не обнаруживали даже намека на неуместное честолюбие. Шторы были самими собой. Вообще-то, когда Чип перед окончанием колледжа откопал их в подвале, их целомудренно-розоватые складки оказались даже не столь синтетическими, провинциальными, сирсовскими, как ему запомнилось. Вовсе уж не такие они были позорные.

– Запутался я с этими одеялами! – повторил Альфред.

– Ладно, – сказал Чип сестре и начал подниматься по ступенькам. – Если для тебя так лучше, я не стану возвращать долг.

Вот в чем вопрос: как вырваться из тюрьмы?

Не спускать глаз с большой черномазой бабы, той, злобной. Она поклялась превратить его жизнь в ад. Заняла позицию в дальнем конце тюремного двора и многозначительно поглядывает на Альфреда: она ничего не забыла, она твердо намерена довести вендетту до конца. Ленивая черная сука, он так и сказал ей во всеуслышание. Всех ублюдков разнес, и черных, и белых. Подлые, низкие ублюдки со своими мелочными инструкциями! Бюрократы из экологического управления, бюрократы из охраны труда, заносчивые и наглые, так их перетак! Теперь они держатся на расстоянии, еще бы, знают, что он за ними следит, но стоит хоть на миг потерять бдительность, задремать, и они набросятся на него. Только и ждут удобного момента, чтобы его унизить. Смешать с грязью. Та толстая черная сука, злобная черная мерзавка, смотрит ему прямо в глаза поверх белых голов других заключенных, кивает, словно говоря: «Я до тебя доберусь!» Да, вот что означают ее кивки. И никто не видит, что она с ним делает. Все вокруг – сторонние зрители, запуганные, несут чушь. Он было поздоровался с кем-то из соседей, задал элементарный вопрос, а тот вроде и по-английски не разумеет. Чего уж проще: задал простой вопрос, получил простой ответ, но нет же! Он может полагаться только на себя, его загнали в угол. Ублюдки готовы накинуться.