– Да. Твой отец отвечал за идею, мой – за детали. Они были партнерами, друзьями. – Он умолк, и Аллегра почувствовала напряжение, исходящее от него.
– И что произошло?
– Кто-то снял со счета компании крупную сумму денег. Твой отец обвинил моего в краже.
Аллегра пытливо посмотрела в лицо Рафаэля:
– Но ты думаешь, что твой отец был невиновен?
– Я знаю это, – быстро ответил он. – Но твой отец утверждал, что владеет информацией из достоверного источника. Он начал всем рассказывать, что мой папа вор, хотя и не мог ничего доказать. Так за несколько месяцев мой отец утратил доброе имя, никто не хотел иметь с ним дело. Мы обанкротились.
Аллегра, шокированная, подыскивала слова.
– Так вот почему ты перекупил компанию.
– Справедливость восторжествовала, – отозвался Рафаэль, сжимая губы.
Она сжалась в комок, обняв колени.
– Почему ты не сказал мне ничего раньше?
– Не знал, поверишь ли ты мне. И еще не хотел тебя расстраивать. Я знал, что ты любишь отца, хоть и незаслуженно. Кроме того, наши отношения были недостаточно близкими. – Он заглянул ей в глаза. – Ты мне веришь?
– Да. – Аллегра помолчала. – Верю. Но я также думаю, что мой отец неспроста обвинил твоего: он наверняка был уверен в том, что делает.
Лицо Рафаэля исказилось от отвращения.
– Ты, наверное, оправдываешь и его уход из семьи, верно? Почему ты просто не примешь горькую правду?
Аллегра, пораженная его реакцией, задетая за живое, спросила:
– А тебе не все равно, почему мне хочется считать его хорошим человеком? Почему мне нельзя просто любить его?
– Потому что для меня он негодяй, – ровно ответил Рафаэль. – И я никогда его не прощу.
Вздыхая, Аллегра крутилась в постели, не в силах уснуть. Наверное, в словах Рафаэля была своя правда. Почему она решила любить отца во что бы то ни стало, когда факты представляли его в негативном свете? Ощутив толчок изнутри, она прижала к животу руку. Завтра они поедут в Палермо на ультразвуковое обследование. Не терпелось услышать снова такой уже знакомый и обнадеживающий звук – биение сердца малыша. Но сейчас Аллегра думала об отношениях с Рафаэлем. Внезапно снизу послышались едва уловимые звуки музыки, и она замерла. Затаив дыхание, поднялась с кровати и накинула шелковую накидку, что служила ей халатом в эти неизменно жаркие дни. Было два часа ночи, но воздух хранил тепло полуденного солнца. Ступая по приятно прохладной плитке, Аллегра последовала на звук виолончели.
Внизу царила тьма, лишь в гостиной горела одна лампа. Девушка замерла на пороге, увидев Рафаэля, устроившегося в кресле, – длинные ноги вытянуты перед ним, рубашка расстегнута, волосы спутаны, а в руке бокал виски.
– Это же Шостакович, – тихо произнесла Аллегра, и Рафаэль поднял на нее красные глаза. Похоже, он был немного подогрет алкоголем.
– Третья часть сонаты для виолончели, – отозвался он. – Напоминает мне о тебе.
– Зачем тебе вспоминать обо мне, когда я здесь? – тихо спросила она.
– Правда?
Вопрос повис в молчании. Рафаэль, оглядев Аллегру с головы до ног, сделал глоток из бокала.
– Это из-за того разговора?
– Что ты имеешь в виду под словом «это»?
– То, что ты сидишь, слушаешь печальную музыку и пьешь виски.
Рафаэль отвел глаза.
– Не мог заснуть.
– Я тоже. – Аллегра помедлила, но решила открыться, как бы тяжело ни было признавать правду. – Дело в том, что я считаю, что ты прав. По крайней мере, отчасти. Я хочу верить в то, что отец любил меня, потому что другой вариант… – Она замолчала, чувствуя, как бьется сердце. Отчего подобные признания всегда тяжело делать? – Иначе выходит, что я верю напрасно. А это, может быть, означает, что меня нельзя полюбить.
Рафаэль поднял голову:
– Это не так, Аллегра.
– Но даже отец не любил меня. – Голос девушки задрожал. – Родители любят своих детей, иначе не бывает.
– Может, дело вовсе не в тебе, а в нем. Может, он был не способен на любовь.
– Ты и в самом деле считаешь его чудовищем, – медленно сказала Аллегра и, когда Рафаэль не ответил, посмотрела на него, пытаясь прочесть решительное выражение его лица. – Я не хочу, чтобы это помешало нам, Рафаэль. Что бы там ни случилось на самом деле… это все в прошлом. Давай о нем забудем.
– Но ведь ты сама меня спросила.
– Да. – Аллегра быстро втянула в себя воздух. – А что, есть еще что-то? Что мне бы следовало знать.
Последовало молчание.
– Нет, – наконец ответил Рафаэль. – Больше ничего.
Наверное, можно расслабиться, но Аллегра не могла. Она чувствовала, что от нее что-то скрывают, угадывала это по чертам лица своего собеседника, по тому, как напряжены были его плечи. Он был огорчен, а она не могла его утешить, как бы ей этого ни хотелось.
– Наш сын толкается, – произнесла она и прижала к животу руки, рассмеявшись. – Он точно борец – в эту самую минуту он пинает мою ладонь. Хочешь потрогать?
– Да, – уверенно произнес Рафаэль, ставя пустой бокал на стол и поднимаясь с кресла.