Попрыгун

– Что-то чувствуешь? – спросил Кевин. Кристиан отрицательно помотал головой.

– Нет, – ответил он. – Думаю… Помните, нам говорили, что каждый раз после попыток противостоять Попрыгуну, воздействие на миры увеличивалось в несколько раз? Может быть, то, что сейчас мы уничтожили … сколько? Двенадцать гнезд? Так вот, что если сила противодействия возрастет пропорционально сожженным гнездам и убитым медузам?

– Ради Бога, о чем говорит этот парень? – перепугался Филипп.

– Этот парень говорит о том, что, возможно, в вашем случае бороться – значит обрекать себя на самоубийство, – угрюмо пояснил Роббер. – Чем больше вы сопротивляетесь, тем быстрее вас истребят. Я другому удивляюсь: почему во все не вмешивается Император Сейвиллы? Неужели он не знает, что творится в его мире?

– Может и вмешивается, откуда нам знать? – пожала плечами Соня. – Мы – здесь. Где Император, нам не известно. Он, кстати, может быть уже мертвым, если учитывать, что в других мирах Императоры гибли. Он мог сам уйти в Перекресток. Или его кто-нибудь вывел отсюда. Здешний Император мог понять, что не может бороться, и предпочел ретироваться.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – предупредил Филипп, – но все это вместе взятое мне не нравится.

Соня отмахнулась от Филиппа, как от надоевшей мухи. Беата отвела его в сторону и принялась что-то тихо втолковывать. Я же, ощутив неприятный холодок по спине, повернулся к Кристиану.

– Ты хочешь сказать, что чем больше здесь уничтожают этих медуз, тем больше их появляется и нападает на людей?

Кристиан пожал плечами.

– По-моему, это очевидно. Если верить Филиппу, то все именно так и происходило. Они впервые столкнулись с медузами у стоящейся плотины. Там погибло не так уж много людей. Потом они научились убивать этих тварей – и тварей стало только больше. Сопоставьте это с тем, что мы уже знаем. Все императоры в один голос утверждали, что пытались противостоять нашествия, и чем больше усилий они предпринимали, тем быстрее гибли их миры.

– Но ведь здесь все не так, – возразил Роббер. – Орион погиб полностью. Он был разбит на несколько осколочных мирков после смерти Анны, а потом и они прекратили свое существование. Здесь гибнут только люди и кое-какой домашний скот. Джунгли стоят нетронутыми, в них кишмя кишит живность.

Кристиан снова пожал плечами.

– Мы, в общем-то, не в курсе, как происходило дело в других мирах. Нам это не объяснили. Единственное, что мы успели узнать – везде все происходило по-разному. Здесь погибают только люди, все остальное остается в прежнем виде. Я не могу объяснить почему.

– Кристиан прав, – задумчиво произнес Кевин. – Если задуматься, то причиной происходящего истребления может быть все, что угодно. Например, отмеченное Соней отсутствие действий Императора. Он либо погиб, либо не вмешивается в процесс. Или же подобное разрушение Сейвиллы происходит именно из-за ее состояния. Беата говорила, что добрая часть планеты – джунгли. Здесь постоянно борются за чистоту экологии, то идут против нее. Так что уничтожение мира приняло тут подобную форму. Медузы уничтожат людей, а мир останется для животных. И эволюция будет отброшена еще на тысячелетия. Мир опустеет, хотя внешне будет не поврежден. И кому он таким будет нужен?

– Интересно, сколько лет Сейвилле? – задумчиво спросила Соня. – Я удивляюсь здешней партизанской войне с мнимым врагом и этими попытками сохранить природу в естественном состоянии. Мне кажется, что Сейвилла неприлично молода, а император – бывший гринписовец.

– Не мешало бы его найти, – пробурчал Роббер. – Он может знать то, чего не знаем мы. Это помогло бы нам в поисках Попрыгуна.

– Где его найдешь? – вяло отмахнулась Соня и побрела прочь от сожженных гнезд, над которыми мы все стояли. Мы, бросив полные омерзения взгляды на еще трепыхающиеся обугленные головешки, пошли за Соней.

Дождаться ночи мы решили на берегу, неподалеку от мертвой Санты-Эсмеральды. Часть воинов Филиппа, который ходил с опустошенным лицом в сопровождении мелко семенящей Беаты, рассыпались по берегу в разведывательных целях. В лагере остались только мы, Лючия, Хосе и два бугая, сопровождавших Филиппа, как дрессированные гориллы. Заросшие черными бородами лица только усиливали это сходство. Остальные разбрелись по джунглям, появляясь, то тут, то там с многозначительными лицами. Лючия разогревала ужин из сухих пайков. Соня неподвижно глядела в костер. Кристиан подбрасывал туда сухие веточки и чего-то насвистывал себе под нос. Роббер лежал на земле навзничь и наблюдал за перемещениями трех лун, которые уже отчетливо проявились в темнеющем небе. Кевин же неподвижно стоял у кромки воды, засунув руки в карманы, глядя на уже плохо различимый противоположный берег. Когда он повернулся, в его зрачках горели уже знакомые оранжевые искры.

– Не советовал бы вам наедаться, – странно-безжизненным тоном произнес он. – С тяжелыми желудками будет тяжело бегать. А мне кажется, что побегать нам сегодня придется…

– Ты что-то чувствуешь? – быстро спросила Соня.