Попрыгунья

 — Ага, да, понял, наконец, но они же не поверят и мне, что я не ведал, что творю. Я же ведал будь здоров!

 — Подменяем основания, да?

 — Но это же правда!

 — Как бы то ни было, хватит ссориться, — умиротворяюще проворковала миссис Лефрой, — потому что я все скажу сама. Мне это будет легко сделать, потому что я побывала на крыше вчера ночью вскоре после того, как нашли Ину.

 — Правда? — изумился Роджер. — Вот не знал.

 — Правда. Боюсь, вчера я не сообщила об этом инспектору, потому что мне показалось, что это не имеет ни малейшего значения, но коли на то пошло, то меня не было в зале, когда пришел Колин, чтобы нас оттуда не выпускать. Я была... Ну в общем, — продолжала миссис Лефрой, — на лестнице началась какая-то суматоха, и я пошла прямиком на крышу. Осберт был там и рассказал мне, что произошло.

 — Осберт ничего об этом не говорил.

 — Думаю, — отвечала миссис Лефрой, — он мало что об этом помнит. Но наверняка вспомнит, если ему подсказать.

 — Превосходно.

 — Да. Так в чем именно мне следует покаяться? Кажется, что-то такое с креслом?

 — Дело вот в чем, миссис Лефрой, — и Роджер принялся быстро объяснять. — Вы знаете, что под виселицей лежало кресло, которым, видимо, воспользовалась миссис Стреттон. По некоторой причине, в которую я в настоящее время не намерен вдаваться, Колин заполировал это кресло своим носовым платком — и при этом заодно стер все возможно имевшиеся на нем отпечатки, включая отпечатки самой миссис Стреттон. Полиция обнаружила, что кресло вытерли, и предпочла усмотреть в этом злой умысел. Поэтому необходимо, чтобы кто-то признался в этом вытирании кресла, причем с беззаботным смехом, как бы не подозревая, что подобное действие может рассматриваться как серьезное. Вот что я попросил бы вас сделать.

 — Что ж, по-моему, это совсем нетрудно, — отвечала миссис Лефрой.

 — Как я люблю женщин, не задающих тысячи ненужных вопросов! — Роджер сразу оживился.

 — Да, но один вопрос я все-таки задам, явно нужный. Почему я это сделала?

 — Действительно — почему? — Роджер на мгновение задумался. — Да, самое главное — иметь по-настоящему вескую причину.

 — Причем такую, которая бы охватывала не только спинку кресла, но и сиденье, — добавил Колин.

 — Да, и сиденье. Вот бы — стоп, я, кажется, кое-что вспомнил. Нам, пожалуй, повезло.

 — Что?

 — Как же, я ведь как раз беспокоился насчет сиденья — помнишь, Колин? Но все в порядке. Я сам на него становился. Так что, если даже его немножко и протерли, следы от ботинок все равно проявятся. И вот что я теперь подумал — это хорошо, что его вытерли. Таким образом песок с подошв оставил следы, но стерлась разница между широким плоским каблуком и узким и высоким. Да, это нам повезло.

 — Рад, что от меня хоть какая-то польза, — сухо произнес Колин.

 — Знаете, мистер Шерингэм, что меня так и подмывает задать тысячу ненужных вопросов? — сказала миссис Лефрой. — И хочу, чтобы вы это знали, потому что не стану задавать ни одного!

 — Я расскажу Рональду, какая вы редкостная женщина, — пообещал Роджер. — Он, наверное, тоже это подозревает, но вряд ли до конца понимает.

 — Агата великая женщина! — согласился Колин. — Но ей-то зачем понадобилось кресло вытирать?

Они смотрели друг на друга. Было очень трудно вообразить, для чего миссис Лефрой понадобилось вытирать кресло.

 — Может, на нем было варенье или что-то такое? — без особой надежды спросила миссис Лефрой.

 — А может, птичка? — предположил Колин.

Роджер застонал.

 — Ты его так тщательно вытер, — сказал он. — От чего человеку может понадобиться так тщательно оттирать кресло на крыше?

 — От сажи, — тут же сообразила миссис Лефрой. — Потому что у меня платье белое.

Роджер глянул на нее в восхищении. И тут же увял.

 — Но вы же не собирались на него сесть. Во-первых, оно лежало на боку. Во-вторых, вы не должны были садиться именно на это кресло.

 — Нет. Мне стало дурно и пришлось сесть на ближайшее кресло.

 — Если бы вам стало дурно, вам было бы не до вытирания кресла. К тому же чем вы его вытерли? Полой вашего белого платья? Боюсь, не очень убедительно.

 — Ага, Агата его и не вытирала. Это Осберт вытер его для нее своим носовым платком. Парень был пьян, как сапожник. Он и не вспомнит, сколько кресел перетер за ночь — может, с полсотни.

 — Колин, — проникновенно произнес Роджер, — кажется, ты попал в яблочко. Но погоди-ка, неужели Осберт так и вытирал его, не поднимая с пола? Разве правила приличия не требуют его сначала поднять?

 — О да, — сказала миссис Лефрой, — но потом я его снова уронила, когда встала.

 — Тогда почему на кресле нет отпечатков самого Осберта?

 — О! А я сама подняла кресло, прежде чем он его вытер. А моих отпечатков нет потому, что я была в бархатных перчатках.

 — Именно! — радостно воскликнул Роджер. — И вы попросили Осберта вытереть кресло, потому что увидели пятнышко сажи на белой бархатной перчатке, после того как подняли кресло.