Попугай с семью языками

— Да, ребята, вот наконец и я. Как я по всем скучал! Amicus Plato, sed magis amica veritas^[17]: легенда о моей смерти лжива. Никогда не было во мне столько веры, чтобы воспарить ввысь. Этот мой полет а-ля Иосиф Купертинский — выдумка Бето, церковного служки. Кто не знает, позади статуи Святого Георгия есть уютная ниша. Там-то мы с Бето всегда и прятались, прямо посреди мессы. Бето обычно размахивал кадильницей и забегал в нишу, где я задирал ему рясу. А тем вечером церковь была пуста, потому что показывали соревнования по боксу. Испытав блаженство, я вспомнил о своих альпинистских достижениях и решил взобраться на макушку Святому Георгию. И мне это удалось! Но к несчастью, я потерял равновесие и упал прямо на копье. Acta est fabula!^[18] В общем-то, такая смерть мне подходила: сзади я напоминал цыпленка на вертеле, а спереди парящего в небе орла! Желаю и вам того же. Относитесь к гибели людей спокойно. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Если вы пороетесь в отделе периодики национальной библиотеки, то увидите, что подобные события случались и раньше. В 1906-м в Икике были расстреляны шесть тысяч забастовщиков, горняков, которые требовали повышения зарплаты. В 1921-м в Сан-Грегорио войска уничтожили несколько сотен рабочих вместе с их женами и детьми. В 1925-м — обстрел Ла-Коруньи из пушек; шестьсот оставшихся в живых добили солдаты, вошедшие в город. Надо ли продолжать? Массовые расстрелы — часть нашей национальной традиции. Помните девиз на чилийском гербе: «Разумом или силой!»? Чтобы совсем покончить с вашими душевными муками, отдайте кесарю кесарево: это я был учителем Лауреля и, следовательно, виноват во всем. Сколько раз в кафе «Ирис», после заседаний академии, мы беседовали о «Восхождении на гору Кармель», о «Подражании Христу»! Я показал ему архивные сокровища, касающиеся арауканской религии, я дал ему прочесть работы Блаватской, ибн Араби, «Зогар», «Догмы и ритуал высшей магии». Я внушил ему, что моя библиотека подарит тому, кто принесет себя в жертву ей, не только вечную жизнь, но и беспредельную власть. «Читай, читай, учись, работай, перечитывай, молись и достигнешь своего». С меня все началось — пусть на мне и закончится! До встречи, родные мои! Любовь и культура!

Лаурель снова впал в беспамятство на несколько мгновений, затем открыл глаза.

— Что со мной?

Боли всхлипнула:

— Посмотри, что мы наделали! Могли обрести нового бога, а получили продырявленного мошенника!

С гор повеяло ночным холодом и запахом мокрого камня. Внутри у каждого словно разлилось море чернил, губы сжались, пальцы суеверно скрестились, вздохи смешались с лаем собак вдали. Зум нарушил молчание, произнеся вычитанную где-то фразу:

— К чему оплакивать пролитое молоко, если все силы мироздания объединились, чтобы опрокинуть кувшин?

Загорра, блеснув вставной челюстью — в машине обнаружилась запасная, — предложила Лебатону пойти поискать изгнанника. Генерал повиновался, маршируя за ней гусиным шагом.

Хумс занялся приготовлением пирожков с луком. За неимением вина запивать пришлось святой водой. Вернулись Загорра с генералом, а за ними — Акк, кутаясь в воображаемую мантию. Ему устроили королевскую встречу. Он снисходительно протянул Хумсу с Зумом руку для поцелуя и жадно накинулся на предложенный пирожок, едва не проглотив язык.

Энанита попросила аббата крестить ее младенца. Все встали перед алтарем, образовав восьмиугольник. Мать решила назвать сына Кристобалем Колоном. Рожденный в ночи, которая казалась бесконечной, этот ребенок вырастет, и, быть может, под его водительством все они пойдут в рай, чтобы разбить херувимское воинство, отразить удары огненного меча, преодолеть запретную дверь и вкусить от плодов Древа Жизни.

Вдали, на горной дороге, засветился огонек. Три темные фигуры понемногу приближались под мелодию вальса. Один напевал, двое подыгрывали на гитаре и перкуссии. Да это же голос паяца Пирипипи! К его шее было подвешено деревянное блюдо, полное монет из бронзы; монеты подпрыгивали в такт мелодии. И к тому же — черный фрак, джемпер с высоким горлом, прямо над которым — алые губы, словно огненный корабль, ноздри, выкрашенные серебром, большие красные башмаки — две яркие бабочки на поле брани!

Знаю, заповедей десять,

но одна лишь для меня…

Эми и Эма, две старухи, искусные в танце живота, усыпанные блестками, усыпанные с ног до головы блестками, вели ослепшего музыканта. И вот они приблизились к бывшему — увы, бывшему! — монастырскому приюту для путников.

…быть свободным, словно ветер,

вечно помня о корнях!