Попугай в медвежьей берлоге

Таковы порядки в Сирии: приехал в страну – будь так любезен, сдай анализ на СПИД. Ученый ты, бизнесмен, специалист или студент – не имеет значения. Если же результат окажется положительным – вон аэропорт, вон самолет, прощай! Бытует легенда, что якобы студенты-сирийцы вернулись из Советского Союза и их обязали пройти анализ на СПИД прямо в аэропорту, у всех оказался положительный результат, потому что они в Советах кувыркались с одной и той же проходимкой. Ну, их за это в аэропорту прямо и расстреляли… не знаю, правда это или нет, но байку травят – и наши специалисты, и сами арабы.

Я закатал рукав, и игла впилась в мою вену. Доктор слил мою кровь в мензурку, выдал мне талончик и ватку. Я оставил копию документов. Наступило неловкое молчание, мы прислушивались к ливню.

– Вы свободны, – наконец сказал доктор.

– А когда будет известен результат? – спросил я.

– Вам позвонят.

– Когда?

– Когда анализ будет готов.

– Ну, хоть примерно можно сказать?

– Какая разница? – спросил безжалостный доктор. – Может, через день, может, через два или через неделю. Да, через неделю максимум. Ин ша алла[20].

Доктор – настоящая скотина. Я чуть было не разболтал ему о своем первом и единственном сексуальном опыте. Девственность я, дамы и господа, потерял в школьной гардеробной, а помогла мне в этом пьяная учительница пения. Хотя помощница из нее была не ахти, она лишь изредка просыпалась, наблюдала пьяным блуждающим взглядом за моими потугами и засыпала. Буквально за секунду, вдали от дома, в забитой Ракке, в кабинете арабского доктора передо мной пронесся школьный выпускной. Я словно откупорил законсервированную банку шестилетней давности. Кто бы мог подумать. Итак, она первая зацепила меня после медленного танца, я уже направился домой, и спустился на первый этаж, и практически вышел из проклятой школы навсегда, но тут из-под земли появилась учительница пения – сорокалетняя мегера с крепкими, мертвенно белёсыми ногами. Она схватила меня за отцовский галстук и увлекла в подсобку. Мы закрылись изнутри и принялись обслюнявливать друг друга. Когда я стянул с нее блузку и начал целовать ее морщинистые, обвисшие, увитые венами, будто проволокой Палестина, титьки, она плюхнулась на скамейку, раздвинула ноги и сказала:

– Давай, пой, ты всегда плохо пел. Я видела, ты не пел, ты только рот открывал и делал вид, что поешь, как окунь… Ты и гимна до сих пор не выучил?

– Не выучил, – признался я и опустился на колени, дабы раскрыть для себя еще одну тайну.

– Ты не любишь страну? Давай, спой мне…

В кабинете доктора я прислушивался к ливню и проклинал себя за то, что поддался тогда и пошел с ней. Ведь я мог убежать? Запросто! Но я не хотел показаться трусом, мне всегда важно, что подумают обо мне люди! Губительная вера во мнение людей! Сам себе же я не важен, главное, что скажут люди. И что она сказала? Она сказала мне:

– Прости, если сможешь…

Внезапно меня всего начало трясти, дыхание сбилось, а лоб покрылся холодной испариной. Почему только сейчас я припомнил ее слова? Прости, если сможешь? Прости за что?! Какого черта? Или она была так пьяна, что не соображала, что мелет? Может, она сказала это в бреду и фраза вовсе не была адресована мне?

– Что с вами? – спросил доктор.

– У меня очень плохое предчувствие…

– Не волнуйтесь, – успокоил меня доктор и усадил на кушетку.

– Доктор, можно вам кое-что рассказать? – спросил я.

– Ладно, – неохотно согласился он, и, лежа на кушетке, я выложил ему всю историю с потрохами. Он внимательно выслушал и сказал:

– Повтори, что она тебе сказала?

– Она сказала мне: прости, если сможешь…

– Хм, действительно, странная фраза, очень странная… может, она вас укусила случайно или причинила боль?

– Нет…

– Может, она вам плохие оценки ставила или из класса выгоняла? Или ругала?

– Нет, – ответил я. – Она ставила мне только пятерки.

– Хм, действительно странно. Вот же женщины, черт их разберешь, можно с ума сойти, пытаясь понять, что женщины имеют в виду. Говорят они одно, а подразумевают другое. Аузу би лля![21]

Глава 27