Попугай в медвежьей берлоге

Я зашел в квартиру. Мягко говоря, в квартире был беспорядок, спартанские условия, да что там спартанские условия, настоящий свинарник, бедлам. Под ногами валялись кульки, тапочки, носки, стоптанные туфли, апельсиновая кожура, шелуха от черных и белых семечек, куриные кости и какой-то не поддающийся идентификации мусор. На вешалке куча одежды: робы, куртки, рубашки, брюки, свитера и прочее. Дышать невозможно: воздух спертый, окна закупорены, воняло рыбой, человеческими испражнениями, потной промежностью и крепким дешевым дезодорантом.

Мужичок указал мне на дверь слева и сказал:

– Кидай вещи туда, там есть свободная койка, будешь жить с Денисом.

– С Денисом?

– Да, давай, распаковывайся и подходи. Ребята, приехал переводчик! – крикнул он ребятам в зале.

Ребята начали свистеть, улюлюкать, ржать и кричать:

– Ура! Наконец-то! ФилОЛУХ приехал! ПереВОДЧИК!

Стоит ли говорить, как я расстроился, когда зашел в тесную комнатушку, которая по размерам была чуть больше шкафа? В комнатушке также царил беспорядок, на обеих кроватях громоздились кучи вещей. Я стал гадать, на какой из кроватей спит Денис, на той, где больше мусора и вещей или где меньше? Осторожно поставив сумку у окна, я поднял жалюзи и выглянул в окно. Унылое зрелище: напротив стоял точно такой же четырехэтажный дом с отвратительным фасадом песочного цвета, и всё. Точка. Приехали. Чуть всплакнув, я утер сопли, собрал скудное достоинство в кулак и прошел в зал.

Ребята-инженеры, пять человек, дымили папиросами и резались в карты. У всех были красные, разгоряченные от спиртного лица, блестящие мутные глаза. Я бросил взгляд на одного, на другого, но в конечном итоге уставился в пол. Они подхватились и кинулись пожимать мне руку. Играли они в переводного дурачка. Денис, Валик, Андрей Павлович, Николай Сергеевич и Сашка. Того, который открыл мне двери, звали Сашкой, мужика с пивным брюшком и седой, перетянутой резинкой косичкой все называли Андреем Павловичем, Николаем Сергеевичем оказался пьяный в дымину тип без единого волоска на голове. Он еле держал карты, те выпадали из его рук, и ему приходилось наклоняться, чтоб подобрать, и тогда он падал сам. Денис сразу мне не понравился – у него был подлючий, хитрющий узкий разрез глаз и практически отсутствовал лоб с подбородком. Было такое впечатление, будто его голову ежедневно зажимали в тиски, чтоб выдавить хоть капельку мозгов. Единственным, кто не вселял в меня страх и отвращение, оказался Валик – скромный, тихий паренек, сидящий в углу. Я заметил, что он тоже с опаской поглядывает на окружающих и постоянно как бы пребывает в ожидании какой-то неприятности или подвоха.

Мне выдали табуретку и усадили за стол, постепенно в ходе разговора мои страхи рассеялись. Ребята стали спрашивать меня, откуда я и что окончил, и как долетел, и что там в Дамаске произошло интересного, и на сколько я приехал и какого я мнения о Евгении Дмитриевиче – директоре контракта.

– Я его еще не видел, – ответил я.

– Не видел! Ну, ты его увидишь! – пригрозили они с ухмылочками. – Ха-ха, он его еще не видел!

Со мной всегда так: если я попадаю в компанию незнакомых людей, то первым делом начинаю всех бояться и ненавидеть. Незнакомые люди представляются мне насильниками, грабителями и убийцами. В итоге опасения мои подтвердились только насчет Дениса.

На следующее утро я проснулся в одиночестве, ребята уехали на станцию еще в пять утра. Мне позвонил директор Евгений Дмитриевич и сказал:

– Ты уже проснулся, мудак?

– Да, только что.

– Сейчас за тобой заедет Муса. Отправляйтесь в Ракку.

– Зачем? – спросил я.

Но директор уже повесил трубку.

Ракка ничем не отличалась от Табки, такое же унылое, забытое Богом, пыльное местечко, к тому же, как только мы подъехали к госпиталю, хлынул ливень, и пыль под ногами моментально превратилась в кашу из грязи и мусора. Зловонные потоки стекали вниз по улице, из переулка выбежала стайка мальчишек лет двенадцати-тринадцати. Все мальчишки худые и хрупкие, кроме одного здоровяка. Здоровяк снял пояс, намотал его на кулак и начал размахивать массивной бляхой. По всей видимости, он поссорился с кем-то из дружков и хотел их отлупить. Хрупкие мальчишки, ясное дело, драться со здоровяком не желали. Дети в Сирии – сущие черти, их не контролируют ни школа, ни закон, ни религия, ни родители. Они дерутся на ремнях, кидаются камнями и прессингуют прохожих, а в особенности иностранцев.

– Ну, на все воля Аллаха, – сказал Муса.

Я вылез из машины и прошлепал по лужам к госпиталю. В госпитале была грязища, пол не драили год или около того. По углам набилась пыль, везде плитка сыпалась, все какое-то ободранное и хлипкое, в паутине, казалось, потолок вот-вот на темечко грохнется. Поднявшись на второй этаж, я справился у медсестры в черной парандже, где здесь делают анализ на СПИД. Она указала на дверь напротив, я постучал и осторожно зашел.