Популярна и влюблена

Он смотрит на меня, словно говоря, что это чушь и что если я хочу мокнуть под ливнем, это, конечно, круто, но он не собирается. Я ныряю внутрь. Джордан следует за мной. Когда мы оказываемся внутри, он фиксирует ткань веревкой. Мы будто в палатке, и здесь есть два шезлонга, стоящие бок о бок. Они накрыты влажными полотенцами, и Джордан протягивает мне одно, а сам вытирается другим. Он расстегивает молнию на своей фуфайке и вешает ее на спинку, затем промокает лицо и волосы. Замечаю, как футболка облепила его торс, подчеркнув мускулатуру груди, очертания рук. Тех самых рук, которые вчера так крепко меня обнимали. «На съемочной площадке, – напоминаю я себе. – В выдуманном мире».

Он смотрит на меня.

– Ты в порядке?

Я понимаю, что все еще сижу в дождевике, держу полотенце и пялюсь на него.

– Ага. – Я снимаю дождевик и складываю его. Мне очень холодно, и влага, похоже, пропитала меня до самых костей.

– Держи. – Он берет сложенное полотенце, лежащее в ногах на его шезлонге, разворачивает его и тянется, чтобы накрыть им мои плечи. Его рука касается моей, и я чувствую его влажную кожу, следы дождя. И от этого еще больше покрываюсь мурашками.

– Спасибо, – говорю я. Накрываюсь вторым полотенцем, подтыкаю его под ноги и натягиваю под подбородок.

Джордан смотрит на меня.

– Спряталась, как жучок в башмачок. – Он ложится рядом со мной, бок о бок, и делает то же самое.

Я смеюсь.

– Ты что, правда сейчас это сказал?

– У меня есть младшая сестра, – говорит он как ни в чем не бывало.

После этого мы замолкаем, и я слушаю стук дождя по ткани. Тихая, мелодичная дробь.

– Мне нравится приходить в монтажную, – начинаю я. – Нравится, что ты мне все там показываешь. – Джордан ничего не говорит, но я слышу, как он вздыхает рядом. – Я много думала о том, что ты сказал. О том, что искусство – это не вакуум.

– Даже так?

– Да. – Я перекатываюсь на бок, чтобы видеть его лицо. Джордан поворачивает голову, его глаза встречаются с моими. Я вдруг невероятно остро осознаю, как близко сейчас наши лица. Не больше, чем в паре дюймов друг от друга. Я думаю о том, каким был вчера наш поцелуй. Какие мягкие у него губы. Какие сильные руки.

– Это интересно, – говорю я. – Благодаря этому я хочу больше узнать обо всем съемочном процессе.

– Так и поступи, – отвечает Джордан, все еще глядя на меня – Это самое лучшее в нашем виде искусства. Оно объединяет людей. Каждый полагается на другого. Ты становишься членом некой общности.

– Мне это нравится, – шепчу я.

– Я рад. – Джордан поворачивает голову, чтобы посмотреть на нашу ненадежную крышу. – Я много думаю о том, почему я здесь. Почему из всех выбрали именно меня. Ты меня понимаешь?

– Да, – говорю я. Мне не хватает духу сказать ему, что меня саму постоянно мучает страх: они вдруг поймут, что сделали неправильный выбор. Что это не моя роль. Что в итоге я совсем не их Август.

– Я думал раньше, что мне не место в Голливуде, – говорит он, словно читает мои мысли. – Но сейчас я чувствую невероятную благодарность.

– Ты не принимаешь это как должное, правда? – говорю я.

Джордан поворачивается и смотрит на меня так, будто не может поверить в то, что слышит.

– Никогда не принимал. Я знаю, каково это – не иметь ничего. Я никогда этого не забуду. Приходится постоянно напоминать себе о настоящих вещах, – говорит он. – О том, кто ты на самом деле; о людях, которых ты любишь, о семье.

– Семье? – Я вспоминаю, что он вроде как жадный до денег плохой мальчик, который судится с родителями. Что он полностью выкинул их из своей жизни. Когда я лежу рядом с ним и на его ресницах капли дождя, мне трудно в это поверить.

– Ты что-то хочешь спросить? – произносит Джордан, все еще глядя на меня.

Я закусываю губу.

– Твоя семья, – отвечаю я. Я продолжаю скороговоркой, отодвинув в сторону то, с чего начала: – Мои родители бестолковые. А братья просто сумасшедшие. Да и вся моя семья – это полный провал. И… я слишком много болтаю.

– Все в порядке. Я не читаю таблоиды, но знаю, что люди обо мне говорят.

– Прости, – выпаливаю я и подтягиваю полотенце к подбородку. – Ты не должен ничего мне объяснять.

Джордан изучает мое лицо.

– Я подал в суд не из-за денег. Деньги – это неплохо, но я занимаюсь этим не из-за них.

– А что случилось?

Его взгляд останавливается на мне.

– Мой отец не очень хороший человек. Он хотел все забрать, а когда я не отдал, он накинулся на мою мать.

Мне на грудь словно положили камень. Я хочу прижать ладонь к его щеке и не убирать.

– Что ты сделал потом?

– Я должен был увезти ее от него. На самом деле, я должен был увезти от него всю семью, и единственный способ это сделать состоял в том, чтобы убедиться: я могу их поддержать. – Джордан вдыхает. – Мою сестру и маму. Я сделал то, что должен был сделать.

Мои глаза исследуют его лицо и останавливаются на шраме. Не думая, я протягиваю руку и касаюсь его. Провожу по серебристой линии от челюсти вниз, к затылку. Джордан закрывает глаза.

– Это он тебя так? – спрашиваю я.

Он кивает, его глаза все еще закрыты.