И так же быстро огонек в моем сердце затухает.
– Джордан, пожалуйста. Не отталкивай меня.
Он смотрит на меня, и это крошечное мгновение тянется так долго, что мне кажется, на радио уже отыграла целая песня. Потом говорит:
– Тебе одиноко. Твой парень уехал. Я уверен, что когда Райнер вернется, все будет как прежде.
– Как ты можешь это говорить?
– Поверь мне, так проще.
– Проще
– Я уже говорил тебе, я не собираюсь вставать у него на пути.
– Но мы можем попробовать, – говорю я. – Мы можем, в конце концов, попытаться быть друзьями.
Его черные глаза вспыхивают.
– Мы никогда не были просто друзьями, я прав?
Я открываю и закрываю рот.
– Не были.
На секунду взгляд Джордана смягчается.
– Все и без этого сложно. Ты знаешь, как Райнер ненавидит меня… и что он думает о Бритни, – шепчет он. – Мы не можем сблизиться. Так и должно остаться.
– Что произошло между вами двумя? – спрашиваю я.
– Не важно.
– Важно, – говорю я. Я слышу резкость в собственном голосе. И мольбу. Но мне все равно. – Это важно для меня. Почему вы двое так ненавидите друг друга? Неужели дело только в ней? Я не буду принимать ничью сторону. Просто хочу знать.
Вдруг замечаю, что подвинулась ближе к нему; так близко, что наши лица разделяет лишь пара дюймов.
– Что произошло? – повторяю я. Мои руки словно отделяются от тела или разума, и я обнаруживаю, что провожу кончиками пальцев по его шраму, как тогда на пляже. Они скользят от уха вниз, по шее.
– Перестань, – говорит он тихо, словно у него перехватило дыхание. Я вижу, что это слово ничего не значит даже для него самого.
– Пожалуйста, – снова говорю я.
Он смотрит на меня тем же взглядом, каким смотрел тогда в беседке на пляже. Взглядом, из-за которого мне хочется взять его ладонь в свои и прижать к сердцу прямо здесь, на заднем сидении машины.
– Нет, – шепчет он. Он подносит ладонь к моей щеке. Мои веки сами собой опускаются.
– Почему? – шепчу я в ответ.
Я открываю глаза, и вижу, что его глаза сияют. Они золотые у самого зрачка и яркие, словно вспышка камеры.
– Просто доверься мне, – отвечает он.
Мы уже почти у
Джордан отстегивает ремень безопасности и отодвигается от меня. Я открываю рот, чтобы возмутиться, но Скотти поворачивается и серьезно смотрит на нас.
– Вы двое готовы?
Джордан не отвечает, он просто открывает дверь. Один из телохранителей встречает его снаружи.
– Сюда, мистер Уайлдер.
Тогда я и слышу его – крик. Сначала резкий – только несколько голосов, – а затем становится громче, мощнее, как стереосистема, включенная на максимум. Но он не мелодичный. Он маниакальный. Оглушающий и пронзительный, высокий и яростный. У меня вдруг появляется желание спрятаться под сидение и попросить Скотти развернуть машину. Но он уже на улице, и прежде чем я могла бы перелезть в багажник, моя дверь распахивается.
Однажды я ездила с мамой в Нью-Йорк – первое и единственное прослушивание вдалеке от дома, на котором мы были вместе. Это были пробы на роль в мыльной опере, и после долгих уговоров она согласилась поехать. Я копила все лето, работала даже на зимних каникулах, чтобы оплатить поездку. Мы поехали в феврале. До этого я ни разу не испытывала такого сильного холода. Я помню, как выходила из отеля, а ветер буквально сносил меня и выбивал воздух из легких. Именно так я себя сейчас чувствую. Когда я выхожу из машины, я не могу дышать.
Первая мысль: нужно оглядеться и посмотреть, из-за чего вся суматоха. Это глупо. Я знаю, из-за чего суматоха – из-за нас, но я все равно оглядываюсь, чтобы посмотреть, вдруг это Джон Леннон воскрес из мертвых. Но «битла» там нет. Группы
Кажется, они повсюду, и тут они замечают Джордана и меня. И, словно по волшебству, их становится еще больше. Я вспоминаю сцены из фильмов, где муравьи, пауки или тараканы выбираются из стен и покрывают персонажей колючей удушающей массой. Другой охранник ведет меня к очереди: фанаты ждут, когда смогут войти в магазин. Они выкрикивают наши имена как боевой клич.
– Мы вас любим! – кричат они.
Как это может быть правдой? Они меня