Популярна и влюблена

И тут Уайатт делает нечто поразительное. Это совсем на него не похоже, но одновременно кажется таким ожидаемым и таким правильным. Он обнимает меня.

Он притягивает меня к себе. Я так удивлена, что не могу ничего сказать, я кажусь себе деревянной, как кусок фанеры. Но, очутившись в его руках, я расслабляюсь. В этом объятии есть что-то знакомое, теплое. Оно напоминает мне о том, как братья боролись со мной на полу в нашей гостиной, а потом помогали мне встать. И тогда я понимала, что они заботятся обо мне. Что, возможно, они даже любят меня.

– Ладно, хватит, малявка, – говорит Уайатт. Он отпускает меня и держит на расстоянии вытянутой руки, положив ладони мне на плечи. Он осматривает меня, как художник, восхищенный едва законченной работой. – Я горжусь тобой, – произносит он. – Но не жди, что я буду это повторять.

Я киваю. Понятно.

– Ты здесь одна? Разве охрана не должна за тобой присматривать? – Он выглядывает в коридор – и действительно, один из охранников стоит там. Он что, следил за мной? Как долго?

– Райнер уехал вчера, – говорю я.

Уайатт убирает руки с моих плеч и скрещивает их на груди. Он поднимает брови, словно спрашивает меня о чем-то, и слова вдруг вырываются из меня, как признание:

– Джордан уехал сегодня.

Уайатт откашливается.

– Вы сблизились.

Я вцепилась в свои локти. Мой голос звучит так тихо, что даже я слышу его с трудом.

– Он совсем не такой, каким его все считают.

Уайатт не отрывает от меня взгляд.

– Согласен.

– Жаль, что Райнер не может этого увидеть, – говорю я.

Он прислоняется к косяку.

– У них своя история, – отвечает Уайатт, и на секунду я задумываюсь обо всем том, чего я о нем не знаю. Какая история у него самого.

– Я знаю.

– Но я думаю, они помирятся. До тех пор, пока кто-то еще не замутит воду. – И он пристально смотрит на меня.

– Я знаю, – повторяю я еще тише. Я едва слышу эти слова.

Мы стоим в дверях еще секунду. А затем он улыбается.

– Теперь изволь освободить мой номер. Мне еще нужно собираться.

Когда самолет взлетает, за окном так темно, что я не вижу ни океана, ни зелени пейзажа, но знаю, что они на месте. Почему-то это успокаивает меня, как фильм, который ты уже смотрел так часто, что можешь поставить его фоном и по одной мельком услышанной фразе понять, что происходит.

Я закрываю глаза и вижу гладкие склоны холмов и пляж Хо’окипа с виндсерферами, которые не выйдут в океан еще несколько часов. Я вижу «Лонги», наш отель, пляж с чистым белым песком и галькой, тенты с тряпичными крышами, туго натянутыми, чтобы защитить шезлонги от ночного дождя. Я думаю о вчерашней ночи и утре, перебирая воспоминания как сокровища.

Я представляю себя на кровати с Джорданом, в его руках. Его растрепанные волосы на моей щеке, теплое дыхание на моей шее. Я хочу протянуть руку и коснуться его ладони, плеч, шеи, лица. Прижаться к его носу своим и никогда не отпускать. Но что-то останавливает меня.

Кто-то постукивает меня по плечу.

– Простите, пожалуйста.

Я моргаю. Надо мной склоняется девочка лет тринадцати-четырнадцати, и веснушек у нее больше, чем я видела в жизни на чьем-то лице. Щеки у нее слегка загорелые, хотя они наверняка такие же у большинства людей в этом самолете.

– Вы Пэйдж Таунсен, да?

Я киваю. У меня такое чувство, что меня поймали на лжи. С рукой в банке с печеньем. В этом нет никакого смысла. Ведь она права, я и есть Пэйдж Таунсен.

– Ух ты. – Ее глаза широко распахиваются, и она моргает, вспоминая что-то. Наклоняется, роется в сумке, вытаскивает книгу и с гордостью протягивает ее мне, будто кошка, которая принесла хозяину мышь в зубах.

– Вы не могли бы это подписать? – спрашивает она. – Это будет много для меня значить. Эта книга, – она прижимает ее к груди, как валентинку, – моя жизнь. Я читала ее четыре раза. – Она останавливается, делает короткий вдох. – Понимаете, у меня нет братьев или сестер. – Она указывает на женщину в шелковой маске для сна через проход от меня, ее рот слегка приоткрыт. – Мы с мамой много путешествуем вместе. Она спит, а я читаю.

Я вспоминаю, каково быть такой девочкой. Открывать свое сердце перед незнакомцами. Когда кажется, что если продолжишь говорить, твоя жизнь станет лучше и ты найдешь нужные ответы. И вдруг я осознаю, разглядывая ее веснушчатое лицо, что сама я больше этого не чувствую, и на секунду это понимание расстраивает меня. Я не могу взять телефон и позвонить Кассандре – очевидно, что она не хочет говорить со мной. Я не могу поговорить с Райнером, потому что я не знаю, что мне сказать и что я на самом деле чувствую.

Я улыбаюсь и беру ручку, которую она протягивает.

– Для кого мне ее подписать?

– Для Джейн, – говорит она, прикладывая руку к груди. – Джейн Спэрроу.

Я пишу ее имя на титульном листе и затем добавляю: «Самому большому поклоннику „Запертых“ от Пэйдж Таунсен».