Когда Ж.–Х. Дрейфуса ставили Главным раввином Парижа в 1891 году, темой его проповеди были связи между «французским гением» и «основополагающим духом иудаизма», особенно «моральное родство между двумя нациями», причем французский народ «есть избранный народ нашего времени». Раввин Кан из Нима называл Французскую революцию «нашим бегством из Египта… нашей современной Пасхой». Раввин Герман из Реймса говорил, что Франция «избрана Им, чтобы определить судьбу человечества… чтобы распространить в мире великие и прекрасные идеи справедливости, равенства и братства, которые ранее были исключительным достоянием Израиля». Подобно реформированному иудаизму в Америке, французский иудаизм делал все, что в его власти, чтобы вписаться в местный религиозный ландшафт. Раввины одевались почти как католические священники. Они даже рассматривали вопрос о том, не следует ли проводить службы шабата… в воскресенье. У них были церемонии для детей, очень похожие на крещение и первое причастие. Цветы на гроб, тарелки для сбора пожертвований, визиты к смертному одру, пение, орган, службы – во всем примером служила католическая практика. По некоторым оценкам, в стране было всего с полтысячи истинных ортодоксальных евреев.
Евреи-миряне сочетали обычно сдержанную позицию с елейным патриотизмом. Они энергично боролись за обладание всеми блестящими побрякушками, которые возможно получить в условиях французского государства: длЛегион. «Будучи французами по стране проживания и ее институтам, – писал Леон Халеви, – все [французские евреи] должны стать таковыми и по обычаям, и по языку… для них имя еврея должно стать вспомогательным, а француза – основным». «Пусть не будет ни евреев, ни христиан, – писал Эрнест Кремье-Фуа, – за исключением часа молитвы для тех, кто молится!» Джеймс Дармштетер, поднявшийся до уровня директора Высшей художественной школы, настаивал (в порядке благодарности), что израильская и французская культуры по сути своей одно и то же. Французская революция выражала идеологию иудаизма, и эти два избранных народа с их глубокой верой в прогресс откроют мессианскую эру, которая приобретет форму «земного триумфа человеческой справедливости». Такие люди доказывали, что антисемитизм есть чуждое явление, импортированное немцами, которое может во Франции носить исключительно поверхностный характер.
Это, увы, имело далекое отношение к действительности. XIX век стал веком расцвета псевдонаучных расовых теорий, и французы сыграли в нем полноценную роль. Верно, что немецкие филологи, исследуя происхождение языков, первыми стали проводить различия между арийскими, или индоевропейскими народами, чьи корни – в санскрите, и семитскими народами, чьи корни – в древнееврейской группе языков. Но именно французы популяризировали эти идеи, смешивая при этом понятия языка и расы. В 1853 году французский дипломат граф Жозеф де Гобино (1816—1882) издал свой знаменитый «