Популярная конспирология. Путеводитель по теориям заговора

Это «новое понимание субъективности, где уже больше нюансов», продолжает объяснять Нава, имеет очень важное значение для «современных критических опровержений представления о том, что медиа и реклама способны на последовательную и широкую манипуляцию, и отступает от представлений о том, что среднестатистические мужчина и женщина — оболваненные и пассивные приемники конспиративистских посланий, нацеленных на то, чтобы подавлять их истинное сознание».

Феминистки, подобно Наве, работающие в рамках культурологии, стали использовать такие ключевые понятия, как желание, фантазия, идентификация вместо конспирологических теорий, скажем, на тему массовой культуры или патриархального угнетения. Вместо параноидального страха перед проникновением, заражением и внушением со стороны каких-то внешних сил, ударение ставится на том, как люди используют культуру для создания своих собственных смыслов в той же мере, в какой эти смыслы неявно навязываются им индустрией культуры. Отказ от конспирологического мышления, несомненно, способствовал формированию определенного типа феминистских культурологических исследований, проведенных такими критиками, как Нава.

Более того, направления феминизма, испытавшие влияние психоаналитической интерпретации субъективности и постструктуралистских теорий языка, позиционируют себя как противники психологии, управления и причинности, на которые опирается конспирология. Так, делая обзор существующие мнения в книге «Борьба полов», Кора Каплан обращает внимание на то, что анализ Кейт Миллет равносилен конспирологической теории фрейдистского толка.

Каплан утверждает, что «Миллет… была вынуждена отказаться от понятия бессознательного, центрального для Фрейда и общего для обоих полов, поскольку она придерживается точки зрения, что патриархальная идеология — это сознательно подобранный, конспиративистский набор позиций, используемых мужчиной против эмпирических аргументов в пользу равноправного статуса женщин с целью поддержания патриархата».

Обвинения Каплан вдвойне значимы в связи с тем, что, с ее точки зрения, популярные феминистские теории патриархального заговора не могут похвастаться объяснением роли бессознательного и желания в общественной и жизни отдельного человека. Конспирологическое мышление обвиняют (и довольно справедливо по отношению к его более традиционным формам) в том, что оно переводит бессознательное в рациональное и намеренное, изображая социальное действие детерминистическим и абсолютно эффективным.

«От социологических исследований гендера психоанализ отличается тем, — пишет Жаклин Роуз, — что для социологии усвоение норм в общих чертах работает, тогда как главной предпосылкой и отправной точкой психоанализа является мнение о том, что этого не происходит».

Если продолжить эти рассуждения, то теория патриархального заговора неизбежно потерпит неудачу. Концепция бессознательного неявным образом всегда будет ставить под сомнение представления о сознательном, последовательном и стопроцентно эффективном заговоре (хотя, как мы уже видели, многим феминистским конспирологическим теориям не удается отстоять такой четкий и прямой подход). В этом смысле обвинение в использовании теории заговора попадает в один список несостоятельных теоретических феминистских взглядов вместе с эссенциализмом и функционализмом, тем самым отделяя изысканность от вульгарности — ив самом деле, стоит заклеймить взгляды собеседника как «теорию заговора», этого уже часто бывает достаточно для прекращения дискуссии.

Однако если взглянуть по ту сторону разрыва, можно увидеть, что проблема кроется в самом теоретическом феминизме. Некоторые феминистки даже постструктурализм назвали хитроумным заговором мужчин-теоретиков и одураченных ими женщин. Как только историки обратили внимание на женщин как на субъект, рассуждают эти феминистки, тут-то и появился постструктурализм, «вовремя» заявивший, что сама идея человека как субъекта в той или иной степени выдумка.

Обвинение в конспирологии указывает на разрыв между феминистками, сосредоточенными на буквальном и материальном аспекте мужского угнетения в таких ситуациях, как порнография и изнасилование, и теми феминистками-теоретиками, которые делают упор на метафорах и образах. В предисловии к книге «Тела, которые имеют значение» Джудит Батлер пишет об «ожесточенных спорах, которые многие из нас уже устали слушать». Батлер ссылается на избитую критику постструктурализма в духе «если кругом один дискурс, то как насчет тела?» Настаивание на неопровержимых доказательствах грубой реальности, вызванное стремлением к буквальности (что мы наблюдали, к примеру, у Вулф), препятствует развитию какой-либо дискуссии о том, что само понятие «материального» нагружено слишком объемным и неисследованным идеологическим багажом.