Популярная конспирология. Путеводитель по теориям заговора

Впрочем, Батлер действительно раздражает, «когда построение образно сводится к вербальному действию, которое, видимо, предполагает субъекта». Батлер считает, что это неверное понимание незаслуженно отразилось на отношении к ее книге «Проблема гендера», посвященной производству гендерных категорий. Это неверное представление заставляет критиков, работающих в рамках подобных предположений… спрашивать, «если гендер создан, то кто тогда его создает?» Другими словами, введенные в заблуждение читатели ошибочно полагают, что «там, где есть деятельность, за ней обязательно скрывается субъект, умышленно ее инициирующий».

По сути, Батлер спорит (среди прочих) с феминистками, подобными Вулф, которые находят сознательных заговорщиков, стоящих за любыми социальными процессами.

* * *

Писательницы вроде Фридан, Вулф и Фалуди остаются популярными не в последнюю очередь потому, что они обращаются к таким пользующимся популярностью жанрам, как конспирологический триллер и детективный роман. В итоге возникает парадоксальная ситуация, когда научный феминизм оказывается впереди по части демонстрации благожелательного и вдумчивого отношения к массовой культуре и в то же время сохраняет неявную антипатию к популярному феминизму за его тягу к конспирологии. И наоборот, такие популярные феминистки, как Вулф и Фалуди, отвергают термин «заговор», желая, чтобы их воспринимали всерьез как раз тогда, когда они поддаются «упрощающей» притягательности персонификации и предлагают едва замаскированную версию теории заговора массовой культуры.

Язык заговора привел к обоюдному молчанию и возвел языковые барьеры (порой вполне буквальные) не только между научным и популярным феминизмом, но и внутри самого популярного феминизма. Все довольно просто: всегда кажется, что мозги промывают не тебе, а каким-то другим женщинам, и именно они становятся жертвами заговора. Это чувство превосходства (оттого, что удалось вырваться из плена исторических и интеллектуальных сил, до сих пор порабощающих других) почти случайно пробивается в самом выборе слов, используемых для обозначения проблемы.

Употребление собирательного местоимения в феминистской литературе отвечает вполне понятному желанию утвердить солидарность, сплотить женщин вместе, чтобы противостоять патриархату. Но в то же время настойчивое употребление местоимения «мы» приводит к скрытой поляризации, разделяя женщин на тех, кто поддается заговору и кому промывают мозги, и rex, кто остается сильным и мудрым субъектом, способным увидеть этот заговор, осудить его и даже преодолеть.

Так, Фридан рассуждает об идеологической обработке американок главным образом в третьем лице множественного числа, в связи с чем возникает ощущение (которое она открыто признает), что когда-то ей заморочили голову тайной женственности, но теперь она избавилась от этой обработки.

Впрочем, изредка она все-таки употребляет первое лицо множественного числа. Например: «В то время в Америке было много проблем, превративших нас в легкую добычу тайны: эти проблемы были настолько непреодолимы, что мы перестали мыслить критически». Кратковременное отнесение самой себя к одураченному большинству нелегко увязать с раскручиваемым образом героического детектива-одиночки, которому удалось раскрыть тайный заговор.

Ко времени появления «Мифа о красоте» проблема собирательного местоимения стала ощущаться везде. С каждым предложением текст Вулф все больше обозначает основную, но прошворечивую границу между теми, кто обманут, и теми, кто в курсе дела. Чаще всего в начале предложения она приводит какой-нибудь факт или образ, свидетельствующий об угнетении женщин и выраженный дополнением в третьем лице множественного числа, лишь затем, чтобы во второй части произвести отождествление с этим угнетением при помощи собирательного местоимения.

Порой это мучительно сбивает с толку, особенно в главе об анорексии, когда Вулф выясняет, что она страдала от нарушений питания в подростковом возрасте: среди «них» действительно могла оказаться и «я». Но во многих других местах сдвиг местоимений посреди предложения ставит Вулф в нелегкое положение как внутри, так и снаружи заговора по промыванию мозгов: «Если те женщины, которые всей душой хотят спастись, могут поверить в то, что они подвергаются религиозному внушению, в ходе которого используются проверенные методы промывания мозгов, то мы можем начать относиться к себе с состраданием, а не с ненавистью; мы можем увидеть, где и как изменили наш разум».