Популярная музыка из Виттулы

Мой отец был из молчаливой породы. В жизни он поставил перед собой три цели и, выполнив все три, излучал какую-то особенную самоуверенность, которая раздражала меня тем сильнее, чем старше я становился. Во-первых, батя хотел быть сильным: работа в лесу дала ему стальные мускулы. Во-вторых, он хотел стать материально независимым. И, в-третьих, хотел жениться. Теперь, когда он достиг всего, наступила моя очередь продолжить эстафету, и я чувствовал, что с каждым днем давление на меня усиливается. Так или иначе, отец не особо жаловал мое бренчание на гитаре. Зато, всучив мне самую тупую пилу в доме, заставлял пилить дрова, чтобы укрепить мои верхние мышцы. Время от времени он проверял, не отлыниваю ли я, недовольно выпячивал нижнюю челюсть, похожую на деревянную колодку, надвигал козырек фуражки, так что она чуть не падала с его низкого покатого лба. Его белые щеки, пухлые и гладкие, почти как у младенца, поросли жиденькой щетиной — как у многих турнедальцев, а в середине этой квашни торчал нос. Нос был похож на немного криво посаженную редиску — мне всегда хотелось защемить ее и поправить.

Батя молча наблюдал, как я пилю и потею. Потом протягивал пятерню, щупал мои руки двумя пальцами и жалел, что я не родился девчонкой.

Сам он был амбал, как и восемь его братьев, каждого из них природа наградила здоровенными плечищами и мощной бычьей шеей — она вздувалась пузырем, отчего братья казались немного сутулыми. Жаль, что я не унаследовал этих достоинств — тогда бы я, по крайней мере, избежал шуточек, которые мои подпившие родственнички отпускали во время гулянок. Но остальные мышцы у меня были в порядке, точь-точь как у отца — результат тяжелого физического труда с тринадцати лет. Отец и его братья — все они начинали в лесу. Зимой до изнеможения валили лес в артели, чтобы закрыть подряд. Весной сплавляли плоты, потом заготавливали сено, осушали болота и рыли канавы, чтобы получить пару грошей от государства, а на досуге забавлялись тем, что рубили себе избы и пилили дрова ночи напролет. Упорный труд делал их мышцы твердыми, как кенгисская сталь.

Младший из моих дядьев Вилле долго ходил холостым — многие уже думали, что он так и останется бобылем. Он много раз ездил в Финляндию за невестами, но каждый раз возвращался с пустыми руками, не понимая, что делает не так. Пока, наконец, один из соседей не посоветовал ему:

— Купи машину!

Вилле прислушался к совету и купил старенький «вольво». И не успел приехать в Финляндию, как тут же нашел невесту, и только недоумевал, как это он не додумался до такой простой штуки раньше.

Свадьбу играли во время каникул в середине лета, и родительский дом наводнили многочисленные родичи. Мне почти стукнуло тринадцать, и потому меня впервые посадили за один стол со взрослыми. Стена из молчаливых мужиков — плечо к плечу, а среди них, точно цветы из скалы, пробивались их прекрасные финские жены. По обычаю никто из наших родственников не проронил ни слова. Все ждали угощения.

Угощение началось с хлебцев и лосося. Каждый поворачивал хлебец дырочками вниз и начинал намазывать. Масло намазывали экономно — как учили бедные родители. Сверху клали свеженарезанные ломти соленого лосося, тайно наловленного бреднем в окрестностях Кардиса. Ледяное пиво. Ни единого лишнего комментария. Только молодые, сидевшие во главе стола, призывали гостей брать добавку. Хруст хлебцев, переминаемых лошадиными челюстями, сгорбленные спины, насупленные брови, сосредоточенный взгляд. Стряпухи, нанятые по случаю, вытащили из погреба тазы и бутылки. Мать невесты, родом из финской части Колари и потому хорошо знавшая местные обычаи, заявила, что никогда еще видывала, чтобы рабочие мужики ели так мало, после чего все попросили добавки.

Потом подали дымящуюся, будто огненную похлебку: мягкие куски оленины, приятно щекотавшие небо, золотистая репа, сладкая душистая морковь и сливочно-желтые кубики картошки — все это плавало в густом бульоне, имевшем вкус пота и леса; жир расплывался по его поверхности кругами, словно от удара хариуса, плеснувшегося в тихой заводи безветренной ночью. Рядом поставили таз с вареными мозговыми косточками. Кости были распилены, рядом лежали щепки — знай себе, вытаскивай жирную сердцевину; длинные серые ленточки — они были такие нежные, что таяли во рту. И хотя мужики не заулыбались, но стали повеселее и в душе облегченно вздохнули: это была знакомая, вкусная еда, ей можно набить брюхо, она дает силы и энергию. А то во время праздников, особенно на свадьбах, всегда найдется какой-нибудь чересчур положительный и разумный родственник, который начнет толкать идиотские идеи насчет того, как принято и что желательно, велит подавать на стол всякую огородину, величая ее салатом, соусы, отдающие мылом, обкладет тарелку кучей приборов да выставит на стол питье, называемое вином — такое кислое и горькое, ажно челюсти сводит; выпив его, полжизни отдашь за стакан пахты.