Популярная музыка из Виттулы

Гости приняли зачерпывать щи и орудовать ложками. Мощное чавканье радовало стряпух до глубины души. Рот наполнялся густым бульоном, лесной олениной, корнеплодами, выпестованными в родимой земле, выплевывал кости и жилы, высасывал мозг, по подбородку тек горячий жир. Стряпухи, сбиваясь с ног, разносили корзины с домашними хлебами, хранившими аромат березового дыма и очага; хлеб был еще такой горячий, что на нем плавилось сливочное масло — замешен на муке родного норландского ячменя, что зрел на ветру, под солнцем и сильными дождями, сытный хлеб, от которого челюсть у крестьянина застывала в чистом блаженстве, глаза закатывались, а стряпухи гордо переглядывались меж собой, посмеивались и отряхивали муку с натруженных рук.

Подоспело время для первой чарки. Бутылку медленно и торжественно внесла стряпуха, наименее набожная из всех. Мужики перестали жевать, затем, немного поводя задом из стороны в сторону, выпустили газы, и, отирая остатки еды с подбородка, проводили реликвию взглядом. Бутыль внесли еще запечатанной, чин по чину, и теперь на глазах у всех присутствующих вскрыли пробку — защитное кольцо хрустнуло, и все поняли, что здесь будут пить не какой-нибудь самогон, а настоящую магазинную водку, что хозяева не поскупились на угощение. Бутыль запотела, в благоговейной тишине капли зазвенели о стекло стаканов, словно хрустальные льдинки. Заскорузлые пальцы защемили крошечные заиндевевшие стопки. Жених отпустил братьям своим их прегрешения, после чего все наклонились и метнули в разверстый зев первое копье. По рядам собравшихся пробежал вздох, а самый словоохотливый из гостей сказал «аминь». Бутыль пошла по второму кругу. Раздался возмущенный бас матери невесты, которая заявила, что ее дочка, ну, не могла не породниться с самыми страшными малоежками во всей финскоговорящей округе, и что, если кто не знает, еду надо есть ртом; стряпухи втащили новые дымящиеся кастрюли с похлебкой и тазы с мозгом, и гости взяли добавку.

Мужчины, кроме тех, кто за рулем, выпили по второй, жены — с ними. Напротив меня сидела сногсшибательная финка откуда-то из Колари. Карие, почти восточные глаза, волосы цвета вороньего крыла — она явно из саамского рода, на грудь спускалась массивная серебряная брошь на цепочке. Незнакомка улыбнулась мне, обнажив острые жемчужные зубки, и протянула половину своей стопки. Не говоря ни слова, но дерзко и открыто глядя в глаза, словно угрожала. Мужики оторопели, стук ложек смолк. Краешком глаза я видел, что отец хочет упредить меня, но я успел схватить стопку. Кончики женских пальцев бабочкой порхнули по моей ладони, мне стало так приятно, что я чуть не разлил водку.

И тут мужики, наконец-то, заговорили. Впервые за день между ними завязалось некое подобие беседы. Причиной тому, конечно, был алкоголь, растопивший им лед во рту; прежде всего они стали обсуждать, что сделает пацан: сблюет или закашляется и выплюнет водку на скатерть — уж больно он чахлый и зеленый на вид. Когда отец привстал, пытаясь помешать мне, несмотря на любопытство братьев, я понял, что время не терпит.

Я запрокинул голову и махом опрокинул стопку точно лекарство. Водка побежала вниз по телу так, как струйка мочи прожигает снег, мужики заулыбались. Я даже не закашлялся, только почувствовал, как в желудке вспыхнул огонь и подступила тошнота, незаметная для посторонних. Отец хотел разозлиться, но понял, что поздно, а братья похвалили меня, сказав, что парень точно из нашего рода. Потом начали нахваливать удивительную способность нашего рода пить не пьянея, а свои слова подкрепляли красочными байками и случаями из жизни. Когда тема была исчерпана (а исчерпать ее было ох как не просто!), мужики с той же обстоятельностью обсудили невиданную выносливость нашего рода в бане. При этом тут же заслали одного истопить баньку, спрашивая друг друга, как такая естественная мысль не пришла им в голову раньше. Потом гости стали обсуждать невероятный талант нашего рода к тяжелому физическому труду, слава о чем ширилась по обе стороны границы, а в подтверждение того, что мы не хвастаем и не преувеличиваем, стали приводить подходящие для случая истории, ходившие о нас в народе.

Родственники со стороны невесты начали проявлять признаки легкого нетерпения. Особенно отличались два рослых амбала, которые явно хотели встрять в разговор. Наконец, самый красноречивый из них впервые за этот вечер решил воспользоваться своей глоткой не только для еды. Так, он позволил себе неслыханно оскорбительное замечание — что-то насчет родственничков, которые невесть чего о себе воображают и без толку мелют языком в общественных местах. Отец мой с братьями пропустили эту колкость мимо ушей и углубились в обсуждение того, как один наш предок сорок километров тащил на себе трехпудовый мешок с мукой, чугунную печку и хворую жену в придачу, ни разу не скинув свою ношу даже тогда, когда останавливался по малой нужде.