Уже в день смерти Екатерины к присяге были приведены все чиновники Петербурга, а также Сенат, генералитет и Святейший Синод. Объявляя в манифесте о кончине Екатерины, Павел извещал о своем вступлении на престол и приказывал «верным Нашим подданным учинить Нам в верности присягу»[96]
. Вслед за тем сразу же последовали указы, названия которых говорят сами за себя: «О приеме Государем Императором на Себя звания Шефа и Полковника — всех гвардии полков», «О запрещении генералам носить другие мундиры, кроме того корпуса, которому принадлежит, а офицерам другого одеяния, кроме мундиров», «О запрещении служащим, как генералитету, так и в штабах генеральских, носить мундиры разных цветов» и другие, касающиеся формы, субординации и новой регламентации воинских уставов.А уже утром следующего дня две сотни полицейских начали срывать с голов петербуржцев круглые шляпы, а фраки рвать в клочья: новому императору очень не нравилась такая мода. Одновременно все парадные двери начали перекрашивать в черно-белую шахматную клетку. Петербург присмирел. Страх усилился еще больше после того, как 10 ноября в город церемониальным маршем, под визг флейт и грохот барабанов, гусиным прусским шагом вошли гатчинские войска. Они скорее напоминали иностранный оккупационный корпус, чем часть российских вооруженных сил. Гатчинцы немедленно были рассредоточены по гвардейским полкам, чтобы стать руками, глазами и ушами нового государя. Вполне естественно, что вскоре вспыхнул конфликт между петербургскими гвардейцами и гатчинцами, разгоравшийся тем сильнее, чем глубже происходила ломка старых порядков. Дело дошло до того, что на смотре Екатеринославского гренадерского полка любимец императора Аракчеев назвал георгиевские знамена этого подразделения «екатерининскими юбками». Складывалось впечатление, что Павел принципиально не хотел делать выводов из ошибок отца.
Все, что составляло основу и суть предыдущего царствования, с первых же дней правления Павла ломалось и уничтожалось. За несколько дней Петербург, Москва, а затем и губернские города России неузнаваемо преобразились. Всюду появились черно-желтые полосатые будки, шлагбаумы, пуританская строгость в партикулярной одежде: запрещалось носить все те же фраки, круглые шляпы и якобинские сапоги с отворотами. Для всех офицеров стало обязательным ношение мундира по всей форме во всякое время суток и при всех обстоятельствах. Любой из партикулярных граждан, будь то мужчина, женщина или ребенок, при встрече с императором обязаны были стать во фрунт (военная стойка), а затем снять шляпу и кланяться. Равным образом это относилось и к тем, кто ехал в возках или каретах: они обязаны были, выйдя из экипажа, кланяться императору. Нерасторопность и невнимательность наказывались арестом и препровождением на гауптвахту.
Среди общегосударственных законодательных актов, изданных в правление Павла I, прежде всего, нужно отметить опубликованное в 1797 г. «Учреждение об императорской фамилии», отменявшее петровский указ о престолонаследии. Отныне трон должен был переходить строго по мужской линии от отца к сыну, а при отсутствии сыновей — к старшему из братьев. Для содержания императорского дома было образовано ведомство «уделов», которое управляло землями, принадлежавшими императорской фамилии, и жившими на них крестьянами. В том же году был издан «Манифест о трехдневной барщине». Он запрещал помещикам использовать крестьян на полевых работах по воскресеньям, рекомендуя ограничивать барщину тремя днями в неделю.
Во внешней политике Павел I был не менее экстравагантен, чем во внутренней. Так, он принял под свое покровительство Мальтийский орден, став его магистром, а когда в 1798 г. Наполеон захватил Мальту, император объявил Франции войну в союзе с Англией и Австрией. И все бы ничего, но вот когда Мальту оккупировала Англия, отвоевав ее у французов, последовал разрыв отношений России с Англией и союз с Францией. Вершиной же внешнеполитических странностей государя стала его затея с отправкой в Индию 40 полков донских казаков. Это было сделано по договоренности с Наполеоном, главным образом, для того, чтобы досадить англичанам.
Блестящая, веселая, часто праздничная столица великой империи преобразилась при Павле Петровиче в прусское захолустье, где, по словам адмирала А. С. Шишкова, «настал иной век, иная жизнь, иное бытие»[97]
. За малейшее нарушение предписанных правил следовала неотвратимая кара — высылка из Петербурга, лишение должности, понижение в чине, арест или опала. Доминантой общественного состояния стал страх. И, пожалуй, более прочих Павла боялись его сыновья. Полковник конной гвардии Н. А. Саблуков писал: «Оба великих князя смертельно боялись своего отца, и когда он смотрел сколько-нибудь сердито, они бледнели и дрожали как осиновый лист. При этом они всегда искали покровительства у других. Вот почему они внушали мало уважения и были непопулярны»[98].