Настороже были многие сановники и генералы, ибо Павел все чаще впадал в приступы гнева и многих изгонял из обеих столиц, с министерских и генеральских постов, лишал званий, наград и имущества. Павел поднял руку и на личное достоинство офицеров-дворян: в мае 1800 г. штабс-капитан Кирпичников его приказом был разжалован в рядовые и после этого прогнан сквозь солдатский строй, получив тысячу шпицрутенов. Это означало, что отныне ни один офицер не мог считать себя в безопасности. И не только его честь могла быть унижена — в опасности оказывалась и жизнь, поскольку тысячу ударов палками мог вынести далеко не каждый.
Известный историк и писатель Н. М. Карамзин писал о том, что в период Павловского правления «награда утратила свою прелесть, наказание — сопряженный с ним стыд»[99]
, ибо достойные люди изгонялись из службы, а ничтожества столь же внезапно возвышались. Несправедливой раздачей чинов и наград, немотивированными разжалованиями и изгнаниями Павел озлобил против себя гвардию, генералитет и сановников. Он запретил губернские дворянские собрания, отменил право избрания дворянских заседателей в уездные и губернские собрания и тем нанес оскорбление своим чиновникам и офицерам, уже полтора десятилетия почитавших себя вольными людьми, свободными от самодержавного произвола. Павел унижал Сенат, никогда не бывал в нем, а Общее собрание называл «овчим», чем восстановил против себя многих сенаторов, гордившихся тем, что они были членами Сената — Высокого и Правительствующего.Не меньшим тираном и сумасбродом он выглядел и среди самых близких и родных ему людей. Сыновья Александр и Константин боялись лишний раз попасться ему на глаза, а, увидев отца, бледнели и трепетали. Даже тихая, добрая и ласковая невестка императора Елизавета Алексеевна возненавидела своего тестя и мечтала о его свержении. 4 августа 1797 г. она писала своей матери: «Я, как и многие, ручаюсь головой, что часть войск имеет что-то на уме или что они, по крайней мере, надеялись получить возможность, собравшись, что-либо устроить. О! Если бы кто-нибудь стоял во главе их! О мама, в самом деле, он — тиран!» А за полтора месяца перед тем она же писала матери: «Правда, мама, этот человек мне противен, даже когда о нем только говорят… Представьте себе, мама, он велел однажды бить офицера, наблюдающего за припасами на императорской кухне, потому что вареная говядина за обедом была нехороша. Он приказал бить его у себя на глазах, и еще выбрал палку потолще… Вот образчик всяких мелких историй, происходивших ежедневно. Впрочем, ему безразлично, любят ли его, лишь бы его боялись. Он это сам сказал»[100]
.В опалу государю попал и великий А. В. Суворов, так и не дождавшийся назначения главнокомандующим действующей армии. Он по-прежнему «цепенел в бездействии», ибо Павел немедленно отменил Французский поход, возвратил войска из похода персидского, отозвал эскадры, боровшиеся с английским флотом. Он заявил, что его царствование будет для России эпохой мира. Он отменил рекрутские наборы, но все же оставил огромную армию, решительно перестраивая ее на прусский лад, поставив на первое место ничего не дающие для боевой подготовки парады.
В свете этого Суворов был для нового императора живым воплощением ненавистной ему екатерининской армии, которому не было места в новом павловском войске, построенном по совсем другому образцу, о котором дерзкий старый фельдмаршал ничуть не стеснялся в открытую говорить обидные и неприятные для государя вещи. 24 ноября 1796 г., менее чем через три недели после смерти Екатерины, Суворов был назначен командующим Екатеринославской дивизией с оставлением в Тульчине. Получив вслед за тем предписание вступить в новую должность — инспектора, Суворов счел себя оскорбленным, ибо вместе с ним на такую должность назначались и ординарные генерал-майоры. Он тут же послал императору прошение об отставке, но получил отказ. Тогда Суворов стал игнорировать все приказы императора: он не ввел новые уставы и обучал войска по-старому, предоставляя собственной властью отпуска своим офицерам, что по новым временам стало прерогативой императора.
Павел ни от кого не терпел ни малейшего прекословия и 15 января 1797 г. объявил Суворову первый выговор по армии, а вскоре — еще один. В ответ на это Суворов послал еще одно прошение об отставке. Вместе с ним подали прошения об отставке восемнадцать его офицеров.
6 февраля при разводе караула, когда император отдавал распоряжения по армии, он сам зачитал высочайший приказ: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь, что так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы, без права ношения мундира»[101]
.