Попутчик

Затем Зоя застывает и, бросив короткое: «Я перезвоню…», смотрит куда-то в угол. Там, в темноте, стоит Долговяз и машет Зое рукой, указывая на столик с лекарствами. Роняя на пол телефон, Зоя разворачивается к столику и начинает методично глотать таблетки, запивая их содержимым из пузырьков. Она закашливается, слезы текут из глаз. Но она продолжает методично глотать таблетки. Вдруг ее затрясло и, Зоя замертво рухнула на диван. И тут Петр Петрович разозлился.

Он поворачивается к Долговязу, но видит лишь спину таксиста. Он узнает это такси, водителя и сменяющийся пейзаж за окном. Это же он сам едет на вокзал. В салоне играет громко музыка и Петр Петрович просит водителя сделать потише. Но тот его не слышит. Он смотрит куда-то вбок. Петр Петрович следит за его взглядом и видит Долговяза, который машет им и ехидно ухмыляется. И тут господину Барахтину становится так хорошо и спокойно, что он откидывается на спинку сидения и застывает с безразличным видом. Тем временем, таксист, разогнав автомобиль, резко выкручивает руль и выпрыгивает из машины. На огромной скорости такси врезается в столб и загорается. Петр Петрович, чувствует, как горит заживо, слышит, как кричит, но ему всё равно. Видение пропало.

Он снова в купе, а напротив него сидит Долговяз и внимательно смотрит на него.

— Как Вы это делаете? — только и смог спросить изумленный Петр Петрович.

— Здорово, да? — подскочил на диване Долговяз, — Контроль разума! Десятки тысяч лет тренировки!

— Но… Но, разве Вам не полагается соблазнять, развращать, уводить с праведного пути? — уставился на него Барахтин.

— Формально да… — замялся господин Долговяз, — Но видите ли, в чем дело… Вы, люди, ушли в своих технологиях далеко вперед. И мое начальство решило не отставать. Понабрали молодых. А те со своими заморочками. Ну там, через соцсети, онлайн-казино и прочие приблуды, действовать стали. А я, на минуточку, демон высшего звена, а не тысячелетний пацан, чтобы этим всем заниматься. А начальству — вынь да положь. Ты, говорят, Владлен, отстал от жизни, засиделся совсем. И дали мне приказ, найти за семь дней семь душ грешников по семи грехам. Ну ясно — понятно, что решили понизить меня. А у нас, Петр Петрович, понизить, это не просто отправить на покой, а отправить работать на котлы. А я никому не пожелаю оказаться в этом месте. Вот и пришлось выкручиваться.

— Но Вы же сжульничали! — возмутился Барахтин.

— Кто бы говорил, — поморщился Долговяз, — Уж Вы-то, Петр Петрович, как никто другой должны меня понять. Я потому-то к Вам и подсел, что мы с Вами одного поля ягоды.

Но Петр Петрович не унимался:

— Нет, нет, погодите! Да, господин Долговяз, рассказчик Вы знатный! Как мне здесь всех расписали! Грешник на грешнике. Только вот, что я Вам скажу! Все Ваши истории, господин Долговяз, ложь! Николай не собирался никого убивать. Ну может быть в начале… Да и алкоголь — та еще зараза. Но потом он передумал! И может быть, когда-нибудь, помирился бы с соседом. А может быть и семью завел.

А Инесса! Там даже близко не было никакого прелюбодеяния! И если девушка красиво выглядит и хорошо одевается, это не значит, что она хочет всех и каждого! И Ольга! Я не знаю, какие у них были отношения с братом, но она точно не собиралась умирать. У нее была семья. Клавдия Степановна правильно сделала, что не дала денег сынку — паразиту. А всё ее богатство в шкатулке — это память. Память и несбывшиеся надежды. А Боря? Он не был лентяем. Он писал какую-то программу. Всё что он бормотал, я уже когда-то слышал в разговорах между нашими программистами в компании. А неопрятным он был, так как уходил в работу с головой.

Барахтин соскочил с дивана и заходил по комнате.

— А Зоя! Зоя — это вообще апофеоз Вашего коварства, господин Долговяз! — кричал он, тыча пальцем в собеседника, — Она же была больна. И, как я понимаю, больна с детства. И она не поперхнулась едой. Нет! Вы! — он опять ткнул пальцем в Долговяза, — Вы, ради своей выгоды ее отравили.

— А меня! — и тут он споткнулся на слове, скис и, с обреченным видом опустился обратно на диван, — Ну, а меня за дело…

— Вот это да! — ошеломленно присвистнул Долговяз, — сколько экспрессии, сколько эмоций, сколько праведного гнева! В нас проснулось что-то человеческое? А не Вы ли, господин Барахтин, энное время назад, сидя на вокзале, награждали всех вышеперечисленных незавидными эпитетами?

— Ну Вы же не дали этим людям ни малейшего шанса, — простонал Барахтин, признавая всю справедливость вышесказанного, — У них были семьи, любящие их люди, а у некоторых жизнь только начиналась.

— Шанс? Шанс, говорите? — глаза Долговяза превратились в две щелочки и, он подался вперед, — А Вы, Петр Петрович, дали тем бедным сотрудникам филиала шанс? Скажите мне, уважаемый, что сделали Вы, когда вернулись вчера вечером в гостиницу?

И видя, что Барахтин угрюмо молчит, еще ниже опустив голову, продолжил: