Попутчик

И что он, старый хрыч, помереть так спешил, как поповна замуж? Нешто грешный человек рожден для одной лишь заботы – как бы себе брюхо набить до отвала да валяться на печи до одури, а там уж, Богу помолясь, сойти в сырую землицу? И не оставить под солнцем ни памяти о себе, ни следа? Говорил-то наш Ильич как кроил, да швы у него все наружу…

Велика премудрость Божья, и одному человеку, видно, ее не постичь. Может, кто иной дельнее скажет. Давайте-ка спросим Арсения Гузожирова: мужик он башковитый, авось, глубже копнет. Гой еси, Арсений-свет Кузьмич, мы тебе челом, а уж ты знаешь, о чем… Покручивает Кузьмич рыжий ус, покашливает в кулачок: дескать, как не знать – умный поп хоть губами шевели, а мы уж догадываемся. Уж коли вам хочется знать, вот, мол, чего я вам скажу: жизнь не мудрена, когда киса ядрена; копите, пока копится, а будут денежки, будут и крылышки – с ними и в гору как с горы!

Эх, век бы тебя слушал, Кузьмич, только побойся Бога, не говори ты о деньгах – от них, будь они прокляты, нынче все зло! Из-за них не стало теперь ни стыда, ни чести, ни совести! Люди во всем изверились. А иные уж и деньгам-то не рады: хоть с ними, хоть без них – один черт правды нигде не сыщешь, вот что! Семиликой она стала, шутовской колпак с бубенцами напялила, ходит меж людьми да позвякивает… Даром что народу языки поразвязали, каждый теперь до всего договаривается – хоть святых выноси, да и сам уходи!

Гой еси, Степан Павлыч! Евстифей Савельич! Кланяемся вам в пояс: одарите нас мудрым словом. Долги ваши годы, седы ваши бороды, вам ли не знать про хорошую-то жизнь?

Молчат старички – знать, цену себе набивают: о чем, дескать, не сказывают, о том и не допытывайся.

Ай-ай, что уж так? Меня спросить, я и дорожиться бы не стал – выложил бы с три короба, какие сам черт на печку не вскинет! Был бы запрос, брат, а мы всегда с подачей. Как уж не поклониться в ножки властям за такую житуху! И то сказать, у русского мужичка в адрес любимых вождей всегда отыщется за пазухой крепкое словцо… Сказал бы какое – да не наш нынче черед: у других, слышь-ко, сильнее наболело, пусть у них сперва отольется слеза, а мы уж добавим… Только чур! – хаять жизнь грешно! Не то дурно, как мы живем, а то – зачем мы живем! И то сказать, не живем, брат, а так, изгаляемся над жизнью. Опустили ее ниже плинтуса, ей-богу! Приравняли к обыкновенному кроссворду, мол, она устроена по тем же меркам: «по вертикали» – власть, «по горизонтали» – народ!

К примеру, живет на свете некий хрен – Мизгирь Свистоплясов. Рожей неказист, уменьем не артист, зато мешком харчист: на крепкой должности сидит – к «вертикали» присосался, одна рука в меду, другая в патоке. Он эту демократию «по горизонтали» только в бане признает, а в жизни – ни-ни! Попробуй возьми его за жабры – не выйдет. У него каждый поворот схвачен: любому законнику глаза замаслит и губки патокой запечатает. А полезешь на рожон, считай, ты списан, брат. Мизгирь, значит, живи, благоденствуй, потому как его доля – «по вертикали»!

Не в пример Онуфрию нашему Кузякину: и дел невпроворот, и забот полон рот, а жизни никакой – хоть оторви да брось! А все потому, что у него на лбу написано: «По горизонтали». Вот и знай, Онуфрий, свои полати, и нечего лезть в калашный ряд!

Как тут не смириться, брат, – раз обычай у нынешней жизни такой. Этим обычаем нынче каждого младенца с пеленок по рукам повязывают: одним на роду – смешное, другим – слезное; одним, значит, – мясное, другим – постное… Капитализьм, говорят. Слава богу, что живы еще! Даром что житье как вытье, а жаловаться не приходится. Лишь бы войны не было!

Как тут не сказать о Семихвостовых! Вот кто, брат, икона жизни. Вот у кого бы пример перенимать! Глаза на все наведены, нос держат по ветру, своего нигде не упустят. Оттого и дом у них полная чаша, и в семье лад херувимский – друг дружкой не надышатся. Она ему: «Мой Пахом с Москвой знаком!» – он ей: «Моя Астра шустра и до вестей быстра!» Не речи – ангельская музыка! И сами-то чисто ангелы, голуби Моисея! У них особый нюх на «вертикаль» – отыщут ее хоть на ощупь и присосутся намертво. Любые времена переживут, к любому правительству приноровятся.

А взять Кукуевых, Тита да Мирошку. Жить, брат, не живут, а проживать проживают. Мирошка пьет понемножку, а у Тита и пито и бито. Заведется в кармане денежка – пьют, гуляют, последняя копейка ребром: э-гей! – знай наших!.. Проспятся, встанут – карманы в дырах, ножки съежились, живот Христа величает… Покряхтят, почешут затылки: «Ах, Дунае, мой Дунае…» Делать нечего, идут, сердешные, просить в долг, чтобы хворь согнать; глядишь, Христос по пути… Ведь и пользы от них – как от вербы яблок, а все же и они – Божья тварь: за жизнь зубами цепляются, так и тянут лямку, пока не выкопали ямку.