Для того, чтобы выжить в экстремальных условиях, одного только желания сделать это, не достаточно. Осуществление этого, кое для кого так и оставшегося лишь несбывшейся мечтой, мероприятия, зависит не только от обычного везения и наличия у вас стандартных качеств настоящего мужчины, но ещё и от способности терпеть все невзгоды столько, сколько понадобиться. С этим показателем у меня и раньше не всё было в порядке, а к концу пятого дня, этого жесточайшего перехода, он у меня окончательно опустился на дно красной, вызывающей неконтролируемый взрыв эмоций, зоны. Мою нервную систему раздражало всё, излишне мягкий грунт, слишком каменистая почва, безоблачное небо, слабо моросящий дождь, вопросы, а когда их не было, затянувшееся молчание, моих приятелей. Даже вода, которой у нас осталось по паре глотков на день, и та мне надоела, убивая просто наповал своей солёностью и кожаным запахом. Теперь я понимаю, почему наш осёл иногда останавливался и стоял не двигаясь, чтобы мы с ним не делали и как бы его не уговаривали. С сегодняшнего дня и сам так могу, встать, с волокушей в руках, упереться нейтральными глазами в землю и не шевелиться, возможно даже вечно, словно живой памятник уработавшемуся в усмерть человеку.
По моим прикидкам мы преодолели лишь половину пути, а мне уже сейчас хочется бросить всё это и уйти, куда глаза глядят, независимо от того, что иногда они смотрят прямиком в землю. Друзья мои видят, чего со мной творится, и я уверен, что хотели бы мне помочь, но один до сих пор так и не встаёт с постели, а второй, раз уже попытался копьём прибить пробегающую мимо мышку, размером с годовалого котёнка, да промахнулся и так неудачно, что хромота у него не прошла и по сей день.
— Всё мужики, дальше сегодня не пойду — заявил я сопровождавшим меня в походе людям, когда время подошло к очередному обеду. — Делайте со мной что хотите, но сил у меня больше не осталось ни на что.
— Давно пора было сократить дневные переходы! — тоном учителя младших классов обратился ко мне Степан. — А ты всё: «Норму ещё не выполнили». Нельзя так Владислав относиться к своему здоровью, иначе, если доживёшь до моих лет, будешь ни на что не годен.
— Спасибо дядя Стёпа тебе, огромное, на добром слове. Я с вами не то что до твоих лет не доживу, а завтра же сдохну, если вы мне поспать часа два, прямо сейчас не дадите — кидая волокушу и падая рядом с ней, парировал я.
Уже засыпая подумал об обеде, который кроме меня готовить здесь больше некому, но это было всё, что я мог ему посвятить в данный момент. Глаза мои медленно закрылись, а вместе с ними провалился в темноту и весь окружающий меня мир.
— Вот бы больше вообще никогда не просыпаться — пронеслась в моей голове очередная шальная мысль.
Возможно мне даже успело что то присниться, за те несколько часов, которые без движения валялся на траве, возле носилок с грузом, но копаться в памяти по этому поводу не хотелось, точно также, как и открывать глаза. Я так и продолжал лежать ни на что, не глядя, позволив лишь звукам проникать в мой головной мозг, отключившийся на время, от ежедневных проблем.
— Ну чего, так и не вспомнил, где вы с Молчуном эту железяку откопали — расслышал я голос Драпа.
— Нет, не вспомнил — уверенно ответил ему Степан. — Говорю же, я даже Влада и того не сразу узнал.
— Да, крепко тебе по голове съездили. Она чего, так и продолжает у тебя болеть?
— Так и продолжает. А чего ты хотел, чтобы она так быстро прошла? Если бы я всё время лежал, как ты и меня на носилках таскали, тогда может быть и полегче было, а так я же всё время на ногах.
— А в чём разница?
— Не знаю — снова изобразив человека, напрочь потерявшего память, как мы с ним и договаривались, ответил Степан. — Но мне кажется, когда болезнь переживаешь в лежачем положении, она быстрее проходит. Ты вон, как быстро на поправку идёшь.
— Ну сравнил. Я молодой, на мне всё должно быстро заживать, а ты старик, тебе хоть лежи, хоть ходи, один хрен. Если память отшибло, то теперь навряд ли чего, когда вспомнишь. Хорошо, что, хотя бы Молчуна признал, за него держаться тебе надо, иначе пропадёшь.
— Это я уже понял — ответил дядя Стёпа, продолжая чем то шуршать.
Наконец то открыв глаза увидел, что костёр уже давно прогорел, а рядом с ним, на нашем походном столе, лежит какая то еда. От её аппетитного вида вдруг сразу сильно захотелось есть, и я начал приподыматься, с трудом разгибая руки, до этого согнутые в локтях.
— Чего, сегодня сами справились? — спросил я, кивнув на прожаренную тушку.
— Сумели, с горем пополам — ответил Драп, первым отреагировавший на моё пробуждение. — Ты как, отдохнул?
— Да вроде ничего, легче стало.
— Ну может тогда обедать начнём, а то твой дядя ни в какую меня кормить не соглашается, пока ты не проснёшься.
— А что ты хотел? Он уже успел насмотреться на твой зверский аппетит. Я конечно понимаю, болезнь и всё такое, но надо и о товарищах не забывать. Они тоже иногда, как бы странно это не выглядело, кушать хотят.
— Я о них всегда помню — смущаясь, сказал Драп. — Только во время еды почему то поздно вспоминаю.