Попутный ветер

— Есть у тебя нитки и ткань,
Но ты не умеешь шить,
Есть у тебя железный топор,
Но ты не умеешь рубить,
Есть у тебя большие глаза,
Но видеть не можешь свет,
Рвёшься ты делать то хорошо,
К чему сподручного нет.
Ты говоришь сотни умных фраз,
Цитируешь чьи-то слова,

Но самого главного в жизни не знаешь,
Что все же судьба мудра.
Она положила под нос тебе то,
Что пользу несёт, а не вред,
Но рвёшься ты делать то хорошо,

К чему сподручного нет… — затянул тихонько проводник, осознавая, что между ним и Леттой — много общего.

А потом была твердь. Каменное крошево под ногами. Ощущение некоторой странности, что не надо петь, не надо отмахиваться от обессиленных призраков, не надо ловить покачивания моста, и идти надо не боком, а вперёд лицом. Даже возник некоторый диссонанс ощущений от такой стабильности.

Летта сидела на земле и жевала травинку. В воздухе витал запах триумфа, пряный, пьянящий и возбуждающий. Юноша скинул вещи и уселся рядом. Плечи ныли, но эта боль казалась даже приятной, как и дрожь в ногах.

— Мы справились? — она сказала «мы»? Неужели переход дался трудно и ей? Или «мы» значит что-то иное?

— Кажется. Спасибо за совет, — интересно, как ей пришло в голову, что призрачные видения можно отогнать пением: — Вы слышали про этот мост?

— Этот или другой, — она пожала плечами. — В дядином доме мне прислуживала горничная, она знала много интересных историй. Говорила, что все вымышленные, но я подозреваю, что какие-то случились на самом деле. Когда мы подошли к мосту, я просто вспомнила одну.

— И какую? — полюбопытствовал проводник.

— Боюсь, что расскажу её не столь хорошо, как поведали мне, — девушка отбросила травинку.

— И все же? Это старая сказка?

— Мне всегда хотелось, чтобы она оказалась новой, и чтобы в ней оказалось больше правды, чем выдумки, — Летта засмущалась. — Это история о двух братьях, старшем — Омциусе, и младшем — Лаферте.

— Лаферте? — как эхо отозвался Олаф, почувствовав внезапное головокружение и сухость во рту.

Он надеялся, что собеседница не услышит его сердцебиения, которое, казалось, грозило заглушить звуки всего мира. До боли сжал кулаки и напряг скулы. Олаф знал эту сказку.

— Разве там упоминался мост? — голос юноши дрожал и срывался до низкого шёпота.

Девушка просто взглянула на проводника и улыбнулась, загадочно и лукаво одновременно. В её запахе не чувствовалось ничего необычного, толика воодушевления и светлой печали, когда вспоминаешь что-то имеющее для тебя особое значение.

Летта начала рассказывать:

— Между Омциусом и Лафертом было несколько лет разницы. Немного, ровно столько, чтобы оставаться друзьями.

«Почти четыре».

— Братья играли в свои мальчишеские игры, резвились целыми днями, и ничто не предвещало беды. Однажды более шаловливый Лаферт затеял проказу — нырнул без спроса в парковый пруд и поплыл, не зная, что там поселились саблезубы.

«Нитезубы, если начать придираться к флоре и фауне!» — поправил про себя Олаф, его мысли выстреливали, автоматически, подмечая упущенные детали или неточности.

— Хищники окружили мальчика…

«Не окружили — опутали, заморозили».

— …и если бы не его подоспевший брат Омциус, пришлось бы шалуну плохо.

«Скорее, просто бы не заметил, как ушёл к Мракнесущему».

— Вдвоём им удалось справиться с саблезубами, но Омциус потерял в схватке обе ноги по колено, а Лаферт, провалявшись в горячке пару недель, отделался несколькими шрамами.

Олаф неосознанно дотронулся до бугристой полоски на ноге. В дождливый сезон это место жгло и сводило судорогами.

— Неизвестно, наказали ли как-то проказника, но, думаю, что сам себе он стал самым строгим судьёй.

Юноша скрестил руки на груди и посмотрел вдаль исподлобья. Но его тяжёлый взгляд был обращён скорее внутрь себя, а не наружу.

— Отец так тяжело пережил травму старшего сына, что сам едва не умер. Его наследник, на которого он возлагал надежды — никогда не сможет оправдать их.

— И где же мост? — проводник немного раздражённо тряхнул головой.

Летта замолчала и посмотрела на юношу долгим проницательным взглядом.

— Вам надоела моя история? Я рассказываю не так хорошо, как Рута.

— Нет-нет, — поспешил отвести подозрения Олаф.

— Но Мракнесущий пощадил отца и дал ему время подготовить к доле младшего сына.

— Какой доле?

— Я не сказала? — немного удивилась девушка, потом тоненько засмеялась сама над собой. — Ну, конечно же! Братья были принцами. И старшему предстояло стать одним из королей Империи. Омциус со временем занял бы трон, принял на себя печать власти и передал её своему будущему сыну. Однако после встречи с саблезубами это стало невозможно. Правитель, по закону Имперского Совета, должен быть абсолютным — не иметь телесных изъянов, не обладать магией.