Попытка контакта

В общежитии светилось лишь несколько окон; в ее комнате на втором этаже не было света. Я присел на скамейку. Нога — ножка моя пораненная! — разболелась, волчья сыть, и желала передыха. Дверь общежития была в этот поздний час на замке, не стоило и стучаться. Я закурил, глядя на ее окно, и думал с едкой горечью: неужели спит? неужели дрыхнет? Пришла, напилась чаю с сушками, как почтенная бабуля, и завалилась на боковую, так, Сомова? И видишь цветные сны, да? И плевать тебе, что я тут внизу бесприютный и неприкаянный, так получается? — разогревал я себя, затягиваясь дымом жадно и глубоко.

За спиной заскрипели тормоза; я оглянулся. Ну, ясное дело, милицейский дежурный «газик» тут как тут, а из приоткрытой дверцы выглядывает блюститель порядка.

— Эй, парень! — бодро позвал он. — Ты кого ждешь?

— Да уж не вас, — огрызнулся я.

— Что-что? — переспросил он. — Как ты сказал? — Вылез из машины, не поленился, и подошел ко мне, улыбаясь вроде с какой-то радостью. Толстомордый такой, молодой еще.

— Сказал, что не вас жду. А впрочем, может, и вас. Помогли бы, что ли, раз подъехали! Врубите свою сирену, пусть повоет. Иначе ее не разбудишь. Спать здорова.

— Ты что, пьян? — Он вгляделся в меня.

— Трезвей не бываю.

— Подружку, что ли, ждешь?

— Может, и подружку.

— Даю совет. Иди домой. Живешь где?

— Живу в СССР. Советский подданный.

— Прокатиться с нами хочешь? До милиции? — спросил он уже без улыбки, играя желваками.

— Особого желания нет.

— Ну тогда так. Раз-два — и топай!

— Комендантский час? — спросил я.

— Назад поеду, увижу здесь — пеняй на себя.

— Ясно, ясно!

— Подружку завтра встретишь. Никуда она не денется.

— Разрешаете завтра? Спасибо.

— Вот так! — скрепил он и зашагал к машине.

Едва они отъехали, я нагнулся, отыскал на газоне несколько камешков — не булыжников, конечно, чтобы не высадить стекло, — и принялся метать в ее окошко. Дзынь-дзынь! Проснись, Сомова! Выгляни в окошко! Твоя мать пришла, молочка принесла! Слышишь, Сомова, я тут! Имею к вам конфиденциальный разговор! Ну, где ты? Я жду! Пошевеливайся!

На пятом только камешке окно распахнулось, и я увидел ее — привидение в белой рубашке.

— Ты что? — зашипела она злым шёпотом. — Обалдел, что ли? Что тебе надо? Уходи отсюда!

— Ах, уходить? Я уйти должен?

— Вот именно!

— А может, ты спустишься?

— Ни за что!

— Прыгай сюда, Сомова! Прыгай! Я тебя поймаю на ручки!

— Не дождешься! Лови свою Шемякину!

— А ты спала или нет, честно скажи? Мне важно знать, дрыхла ты или ждала меня.

— Не твое дело. Уходи!

— Как бы не так! — засмеялся я. — Плохо ты меня знаешь! Я сейчас залезу по водосточной трубе. Погоди минутку…

— Ох, какой дурак! — прошептала она. Окно захлопнулось.

«Вот так-то, — подумал я злорадно. — Нечего со мной спорить. Раз сказал выходи — значит выходи. Такой закон». — И захромал к двери, подальше от фонаря, в темное местечко.

Пяти минут не прошло — дверь распахнулась. Татьяна вылетела на улицу, а за ней высунулась вахтерша.

— Назад не пущу, так и знай! — прокричала она. — Шлындра! Полуночница!

— В чем дело, бабуля? — выступил я из темноты, как демон ночной. — За что оскорбляете девушку?

— А! Вот ты к кому навострилась! — обрадовалась она. — Ну, гляди! Завтра коменданту все расскажу! Выселят тебя, так и знай!

— Спокойно, бабуля.

— Я тебе дам «бабуля»! Обнаглели все! Ни днем ни ночью покоя нет!

— Точно сказано: «Покой нам только снится».

— Я на пять минут. Не закрывайте, Клавдия Ивановна! Пожалуйста! — попросила Татьяна.

— Закрывайте! — распорядился я. — На все засовы!

Так она и сделала, эта вышибала; дверь с треском захлопнулась, ключ повернулся в замке.

На миг Татьяна онемела от моей наглости. Стоит, шевелит губами, а ни звука не слышно.

— Ты… ты… — обрела она наконец голос. — Да как ты смеешь!

— Вот смею!

— Да я… если хочешь знать… видеть тебя не желаю.

— Да ну?

— Я спустилась, чтобы ты весь дом не перебудил. А так бы ни за что! Между нами все кончено, неужели не понимаешь?

— Затем и пришел, чтобы попрощаться. Последняя ночь, Сомова. Я уезжаю. Начинаю новую жизнь.

— Как? Куда уезжаешь? Врешь! Врешь ты!

— Нет, не вру. Я решил пойти по дорожке отца. Он всю страну объездил, а я что видел? Ни черта я не видел, Танька! Я живу как за решеткой, и мне это осточертело. Я хочу узнать, что такое свобода. Отец поможет. На первых порах поживу у него в Ташкенте. Он приютит, не откажет. Потом двинусь дальше, куда-нибудь на север.

— Ты… ты серьезно?

— Да! Да!

— А институт?

— Плевать! Обойдусь без него!

— А твоя мать? Как же она?

— Вздохнет свободно.

— Ну а я? Я? — закричала Татьяна не своим, высоким, звенящим голосом на всю тихую окрестность.

— А ты за другого выйдешь замуж. Это не проблема, сама знаешь.

— Костя, милый, что с тобой? — задрожала вдруг Татьяна.

— Да ничего со мной! Балбес я! Кретин! Придумал себе какого-то отца! А его и в помине нет!

— Костя, успокойся, — молила она, прижимаясь ко мне всем телом.

— Уеду к чертям! Никого не хочу видеть! Сами не знают, как жить, еще детей плодят!

— Люблю тебя. Очень люблю, — прошептала она.