Попытка контакта

Адъютант Нахимова Острено также предполагался наблюдателем на борту. Насчёт него Семаков долго думал, но потом решил, что всеми силами надо будет попытаться и его дезинформировать, но лишь по возможности (считать Феофан Христофорович умел не хуже любого другого офицера Российского императорского флота). На это требовалось согласие самого Павла Степановича, которое было получено ценой долгих и проникновенных уговоров. Нижние чины получили строгое предупреждение насчёт болтовни, но тут Семаков не обольщался: шансов удержать секреты от раскрытия по пьяной лавочке не существовало. Значит, непосвящённые просто должны знать как можно меньше.

К выходам в море «Морского дракона» постепенно привыкли. Но его сдаточные испытания однозначно вызвали любопытство – у одних бескорыстное, у других вполне меркантильное. Характеристики нового корабля не могли не привлечь внимание чужих разведслужб.

Стоя в рубке (а именно там столпились все офицеры), Семаков выглядел каменно-спокойным. Отчасти и его внутреннее состояние было таким же: по результатам прежних испытаний он твёрдо знал, что уж двадцать узлов корабль выжмет. Но хотелось, разумеется, большего.

Управление уже стало привычным: штурвал, небольшие рычаги, которые Риммер почему-то называл «секторами газа», указатели тяги двигателей, небольшие рычажки, включающие дополнительные двигатели. Движки-поворотники обеспечивали «Морскому дракону» неслыханную управляемость при любой скорости. Большим циферблатом красовался иноземный механический лаг. Его уже отградуировали почти на всю шкалу, не хватало лишь отметки самого полного хода. Острено глядел во все глаза: для него-то это было совсем новинкой.

– Пора разгоняться, Владимир Николаевич, – не по-баварски хладнокровно произнёс капитан-кораблестроитель.

– Вы правы, Риммер Карлович, пора.

Еле слышный гул водомётных сопел стал громче.

– Всем на палубе: держаться за леера!

Боцманмат Кроев (обрусевший потомок голландца Кройфа, осевшего в России ещё при Петре Великом), исполнявший на «Морском драконе» обязанности боцмана, продублировал команду, несколько расширив её в матерном направлении.

– Включаю режим forçage!

Весь экипаж ощутил, как нос корабля вздыбился – не особо круто, но вполне заметно. Рёв движков стал менее низким, но всё ещё не был чрезмерно громким. Волны хлёстко били по скуле. Корпус ощутимо подрагивал.

Лейтенант Мешков быстро вышел на палубу и меньше чем через минуту вернулся.

– Владимир Николаевич, трясёт изрядно. Меткую пальбу в таких условиях не обещаю.

Риммер коротко глянул на коллегу. Тот понял:

– Даю «Гладкую воду»!

И один из рычажков был сдвинут.

– Михаил Григорьевич, оцените, каковы теперь условия для артиллерийского огня.

– Владимир Николаевич, я бы тоже хотел взглянуть.

Семаков с трудом удержался от радостной улыбки.

– Да ради бога, Феофан Христофорович. Тем более вы ведь в этом деле понимаете.

На самом деле Острено не был артиллеристом, но эта грубая лесть подействовала.

На засечку времени был отправлен сигнальщик с хронометром.

– Одна минута тридцать пять секунд, ваше благородие.

В гимназии хорошо учили считать, а в Морском корпусе это умение отшлифовали. Командир мгновенно прикинул скорость, но назвал меньшую цифру; это случилось как раз в момент возвращения старшего артиллериста и адъютанта адмирала Нахимова:

– Двадцать один узел с половиной. А ведь неплохо.

Риммер метнул короткий взгляд на Семакова, но промолчал, поскольку был в курсе начальственной задумки.

Все прочие мысленно не согласились с командиром, а Острено высказал то же самое вслух:

– Если этакое посчитать за «неплохо», что же тогда «отлично»? Ведь от самого быстроходного противника уйдём без труда. А, Владимир Николаевич?

– Да ещё это средство смягчать волнение, не забудьте. Мечта артиллериста, parole d’honneur[9]. Риммер Карлович, эта штука с любой волной справится?

– Об этом не скажу, тут к специалистам надо, но, помню, попали мы как-то в шторм, так-то нас поваляло бы изрядно, а мы прошли насквозь, как по… – Несколько мгновений иностранный специалист подыскивал поэтическое сравнение. – Короче, можно было бы поставить на палубу стол, на него стакан, налить доверху вина – и не расплескалось бы. Вот как!

Этот высокохудожественный пассаж произвёл сильное впечатление на всех, а особенно на нижних чинов, которые притворялись невероятно занятыми своими делами, но между тем слушали внимательно.

Германец состроил озабоченное лицо:

– Владимир Николаевич, с вашего позволения, я спущусь в трюм, хочу посмотреть состояние движков.

– Разумеется, Риммер Карлович, вы знаток, вам и карты в руки.

Игральные карты в мире пришельцев не существовали, поэтому Семаков был понят не совсем правильно. Риммер посчитал эту реплику относящейся к штурманскому делу. Тем не менее иностранный капитан нырнул в люк и через минуты три вернулся с ещё более озабоченной миной:

– Владимир Николаевич, прикажите сбавить ход. Греются они. Сейчас-то ничего, а вот минут через десять – пятнадцать…

– Вы хотите сказать, Риммер Карлович, что самый полный ход не может применяться долгое время?