В страну, где солнце правосудья
Одно для нищих и вельмож,
– Между рубахою и грудью —
Ты сердце Матери везешь.
«Прямо в эфир…»
Прямо в эфир
Рвется тропа.
– Остановись! —
Юность слепа.
Ввысь им и ввысь!
В синюю рожь!
– Остановись! —
В небо ступнешь.
«Соревнования короста…»
Соревнования короста
В нас не осилила родства.
И поделили мы так просто:
Твой – Петербург, моя – Москва.
Блаженно так и бескорыстно,
Мой гений твоему внимал.
На каждый вздох твой рукописный
Дыхания вздымался вал.
Но вал моей гордыни польской —
Как пал он! – С златозарных гор
Мои стихи – как добровольцы
К тебе стекались под шатер…
Дойдет ли в пустоте эфира
Моя лирическая лесть?
И безутешна я, что женской лиры
Одной, одной мне тягу несть.
Маяковскому
Превыше крестов и труб,
Крещенный в огне и дыме,
Архангел-тяжелоступ —
Здорово, в веках Владимир!
Он возчик и он же конь,
Он прихоть и он же право.
Вздохнул, поплевал в ладонь:
– Держись, ломовая слава!
Певец площадных чудес —
Здорово, гордец чумазый,
Что камнем – тяжеловес
Избрал, не прельстясь алмазом.
Здорово, булыжный гром!
Зевнул, козырнул – и снова
Оглоблей гребет – крылом
Архангела ломового.
Хвала Афродите
1
Блаженны дочерей твоих, Земля,
Бросавшие для боя и для бега.
Блаженны в Елисейские поля
Вступившие, не обольстившись негой.
Так лавр растет, – жестоко лист и трезв,
Лавр-летописец, горячитель боя.
– Содружества заоблачный отвес
Не променяю на юдоль любови.
2
Уже богов – не те уже щедроты
На берегах – не той уже реки.
В широкие закатные ворота
Венерины, летите, голубки!
Я ж на песках похолодевших лежа,
В день отойду, в котором нет числа…
Как змей на старую взирает кожу —
Я молодость свою переросла.
3
Тщетно, в ветвях заповедных кроясь,
Нежная стая твоя гремит.
Сластолюбивый роняю пояс,
Многолюбивый роняю мирт.
Тяжкоразящей стрелой тупою
Освободил меня твой же сын.
– Так о престол моего покоя,
Пеннорожденная, пеной сгинь!
4
Сколько их, сколько их ест из рук,
Белых и сизых!
Целые царства воркуют вкруг
Уст твоих, Низость!
Не переводится смертный пот
В золоте кубка.
И полководец гривастый льнет
Белой голубкой.
Каждое облако в час дурной —
Грудью круглится.
В каждом цветке неповинном – твой
Лик, Дьяволица!
Бренная пена, морская соль…
В пене и в муке —
Повиноваться тебе доколь,
Камень безрукий?
«Как по тем донским боям…»
С. Э.
Как по тем донским боям, —
В серединку самую,
По заморским городам
Все с тобой мечта моя.
Со стены сниму кивот
За труху бумажную.
Все продажное, а вот
Память не продажная.
Нет сосны такой прямой
Во зеленом ельнике.
Оттого что мы с тобой —
Одноколыбельники.
Не для тысячи судеб —
Для единой родимся.
Ближе, чем с ладонью хлеб, —
Так с тобою сходимся.
Не унес пожар-потоп
Перстенька червонного!
Ближе, чем с ладонью лоб,
В те часы бессонные.
Не возьмет мое вдовство
Ни муки, ни мельника…
Нерушимое родство:
Одноколыбельники.
Знай, в груди моей часы
Как завел – не ржавели.
Знай, на красной на Руси
Все ж самодержавие!
Пусть весь свет идет к концу —
Достою у всенощной!
Чем с другим каким к венцу —
Так с тобою к стеночке.
– Ну-кось, до меня охоч!
Не зевай, брательники!
Так вдвоем и канем в ночь:
Одноколыбельники.
«Не ревновать и не клясть…»
Алексею Александровичу Чаброву
Не ревновать и не клясть,
В грудь призывая – все стрелы!
Дружба! – Последняя страсть
Недосожженного тела.
В сердце, где белая даль,
Гладь – равноденствие – ближний,
Смертолюбивую сталь
Переворачивать трижды.
Знать: не бывать и не быть!
В зоркости самоуправной
Как черепицами крыть
Молниеокую правду.
Рук непреложную рознь
Блюсть, костенея от гнева.
– Дружба! – Последняя кознь
Недоказненного чрева.
«Не похорошела за годы разлуки!..»
С.Э.
Не похорошела за годы разлуки!
Не будешь сердиться на грубые руки,
Хватающиеся за хлеб и за соль?
– Товарищества трудовая мозоль!
О, не прихорашивается для встречи
Любовь. – Не прогневайся на просторечье
Речей, – не советовала б пренебречь:
То летописи огнестрельная речь.
Разочаровался? Скажи без боязни!
То – выкорчеванный от дружб и приязней
Дух. – В путаницу якорей и надежд
«А и простор у нас татарским стрелам!..»
А и простор у нас татарским стрелам!
А и трава у нас густа – бурьян!
Не курским соловьем осоловелым,
Что похотью своею пьян,
Свищу над реченькою румянистой,
Той реченькою – не старей,
Покамест в неширокие полсвиста
Свищу – пытать богатырей.
Ох и рубцы ж у нас пошли калеки!
– Алешеньки-то кровь, Ильи! —
Ох и красны́ ж у нас дымятся реки,
Малиновые полыньи.
В осоловелой оторопи банной —
Хрип княжеский да волчья сыть.
Всей соловьиной глоткой разливанной
Той оторопи не покрыть.
Вот и молчок-то мой таков претихии,
Что вывелась моя семья.
Меж соловьев слезистых – соколиха,