Попытка родословной

— Скоро девять. Аврум, если бы моя Брайна выбирала тебе новую жену, она бы выбрала Риву. Она не хочет, чтобы ваши дети оставались сиротами. Ты слышишь меня?

— Слышу…

— Я ухожу, Аврум.

— Погоди, Хана. Погоди…

Первая внучка (1929)

— Как он, мама?

— Плохо, Либа, совсем плохо. Еле дышит.

— Может, зря я Ханочку принесла? Чтоб хуже не было…

— Хуже некуда. Ты хорошо сделала. Сейчас…

Лея зашла в комнату, где лежал умирающий, и наклонилась к нему:

— Либа пришла, Исроел. Либа хочет показать тебе внучку.

— Где она? — Исроел осмысленно посмотрел на жену.

— Здесь, за дверью.

— Чего же ты ждёшь? Пока я умру?

Лея открыла дверь и кивнула дочери. Либа бросилась к отцу.

— Либонька, — Исроел удивлённо посмотрел на свою любимицу — где твой живот?

— Я же родила. Разве мама не говорила тебе?

— Твоя мама всё время что-то говорит. Скажи сама.

— Смотри, папочка — это Хана. Она похожа на тебя.

— Вижу. А почему у неё глаза закрыты?

— Она спит. Ей же всего неделя.

— Могла бы и посмотреть на деда. Положи её сюда.

— Тебе не будет тяжело?

— Будет. Умирать тяжело, дочка.

— Папа, тебе что-то принести?

— Ё. Абисэлэ лэбн…[15]

«Гой» Арончик (1933)

— Голденю, иди сюда! Помоги мне…

— Что, бабушка? — Голда закрыла тетрадку и встала из-за комодика, где готовила уроки.

— Ты же умеешь читать по-русски? Вот письмо нашей Бейлки. Из Москвы. Почитай мне…

Голда взяла лист, исписанный быстрым, размашистым почерком: «Мамочка! Как ты? Как справляешься одна? Береги себя, родная. Бедный папа!»

Хана слушала и не слышала. Ей всё время было холодно, как будто, лёжа ночью в одинокой постели, она успевала намёрзнуться на целый день вперёд. Муж давно болел, но умер так быстро, что Хана забывала об этом и звала, как живого. Внучка пугалась, но бабушка спохватывалась и успокаивала её.

— Голденю, ты ничего не перепутала? Какой «русский парень»?

— Я не путала — девочка читала медленно, боясь ошибиться: «Мамочка, спасибо за чудный отрез. Уже начала кроить. Только удивил твой посыльный. Скажи, что этот русский парень делает возле нашей Баси?»

— Бабушка, — Голда остановилась — тут по-нашему написано.

— Покажи, — Хана поднесла письмо к глазам. — Ты права: «а русише бухер».

И вдруг начала смеяться. Безудержно, взахлёб, как не смеялась уже много месяцев. Смеялись глаза, брови, ресницы, каждая морщинка её прекрасного высохшего лица. Голда, глядя на бабушку, начала сама потихоньку посмеиваться.

— Ой, не могу, — Хана с трудом перевела дух. — Мэйдэле[16], ты поняла?

У них был Арончик. Они решили, что Арончик — гой…

Светловолосый, голубоглазый крепыш Арон был женихом младшей дочери — Баси.

— Ой, не могу! Сейчас напишем им, что у нас скоро свадьба…Пусть приезжают. Посмеёмся вместе.

Пейсах (1937)

— Голденю! Солнышко моё! Как ты выросла! Невеста уже.

— Бабуля, ты меня задушишь, — Голда тоже была удивлена. Она смотрела на бабушку и не узнавала её. Как будто они не виделись лет десять.

— Какое-там задушишь… Сил совсем нет. Ну, рассказывай. Мэйдэле, тебе же скоро…

— Шестнадцать…

— Только подумать… Мне было шестнадцать, когда замуж выходила. А Зусе, земля ему пухом, двадцать два. Старичок. Ну что это я сама говорю?

— Бабуль, ты же всё знаешь. Мы учимся, папа работает, мама шьёт. Я думаю поступать на иняз. Хочу знать много языков: немецкий, английский, может, ещё испанский.

— Голденю, зачем столько?

— Мне легко даются языки. Особенно немецкий, он почти как наш.

— А мама мечтала, что ты будешь врачом. Помнишь маму? Хоть чуточку? — Хана

чувствовала, что её голос дрожит. Она так давно не говорила о старшей дочери…

— Мне же три года было…

— А ей двадцать восемь. Или двадцать девять… Так и стоит перед глазами. Ну что это я всё говорю и говорю? Ты же голодная…

— Бабуля, а у тебя хлеб есть?

— Какой хлеб? Вычистила всё, как могла.

— У нас же в городе мацы нет. Вот мы и ходим к соседям: они нам хлеб дают.

— Как? Аврум и Рива… в Пейсах?

— Нет, папа с мамой не едят. А нам разрешают.

— Понятно.

Хана налила большую миску прозрачного, ароматного супа. И поставила рядом золотистый пирог.

— Вот тебе бульон с кнейделах. А вот сладкая бабка. Посмотрим, захочешь ли ты ещё хлеб.

Голда не заметила, как миска оказалась пуста.

— Ну и вкуснятина! У тебя добавка есть?

— А хлеба не хочешь? Может, мне сходить к соседям?

— Что ты… Какие соседи…

День рождения (1941, май)

Проходя мимо зеркала, Фрума почти машинально поправила причёску: на неё взглянула изящная брюнетка. Двадцать семь. Давно пора замуж. Но Зяма не спешит. Они встречаются третий год. Может быть, сегодня? Не самой же себе делать предложение…

В дверь постучали. Конечно, Тоська. С какой-то подружкой. Кузина, студентка-медичка, только вчера сообщила, что придёт не одна. Фрума открыла. Так и есть: нарядная полненькая Тося прикрывала собой скромно одетую девушку с лёгким, нежным лицом.

«Мазал-тов!» — дружно прокричали обе.

— Привет, родственница, — Фрума чмокнула Тосю в щёку. — А кто это с тобой?

— Галя.

— Галя? — Фрума выразительно посмотрела на незнакомку.

— Ну, Голда, — девушка на мгновение смутилась. — Меня все Галей зовут.