Попытка возврата

Вымахнув из-за укрытия, я пузом проехал по крыше машины и, брякнувшись на землю, распахнул дверь с противоположной стороны. Очень вовремя. Реактивный лампасник уже вгонял в пистолет новую обойму. Нырнув в салон и ухватив руку со стволом, бережно, можно даже сказать, нежно пригладил фрица кулаком по лбу. Бил очень осторожно, много ли старичку надо? Правда, на старичка немец совершенно не тянул, но, на всякий случай, тут же проверил пульс у обмякшего генерала. Фу-у-ух! Живёхонек, родимый! Прислушиваясь, нет ли машин на дороге, связал ценного языка. Потом галопом заскочил в БТР и отогнал его метров на пятьдесят за кучу камней. Вернувшись к машине, оценил маскировку. Поганенько, конечно, но сразу в глаза не бросается. Бросив на заднее сиденье пулемёт, извлечённый из бронированного гроба, перетащил фрица вперёд, по пути выкинув тела водилы и адъютанта в придорожные чахлые кустики. А вот теперь ходу!..

Полчаса — полёт нормальный! За это время успел умотать с места захвата километров на двадцать. Уже совсем стемнело, и пришлось включить фары. Светили они препогано. Мало того, что были синего цвета, так ещё и заклеены чёрной бумагой, с узкой прорезью. Ну да фиг с ним! Главное свалить удалось! С фестивальным настроением я катил в сторону побережья. Там скалы, там лес, если что — хрен найдут. Катил и от избытка чувств пел:

То неслись, то плелись, то трусили рысцой,
И болотную слизь конь швырял мне в лицо.
Только я проглочу вместе с грязью слюну,
Штофу горло скручу и опять затяну…

К этому времени пленный очнулся и теперь пялился на меня. Ну гляди, гляди. Для надёжности ещё в самом начале я его и к креслу примотал, так что теперь нежданной пакости не будет. Повернувшись к фрицу и оскалившись во весь свой уже щербатый рот, пропел прямо в его испуганно отпрянувшую физиономию:

Очи чёрные, как любил я вас.
Но прикончил я то, что впрок припас,
Головой тряхнул, чтоб слетела блажь,
И вокруг взглянул и присвистнул аж!

Блин! Увлёкся и чуть не слетел с дороги. Судя по выпученным глазам генерала, Высоцкий и мой стиль вождения произвёл на него неизгладимое впечатление. Во всяком случае, сидит, не дёргаясь и не вякая. А ещё через час дорога стала — полный отстой. Тут только на лошади, наверное, рассекали до меня. Не дорога, а просто направление. Но зато отчётливо пахнет морем. Выскочив за очередной поворот, чуть не сверзился с крутизны. Пародия на грунтовку кончилась, и вниз вела еле заметная в свете фар тропинка. Я вылез из машины и пошёл разведать путь. Если проехать вверх ещё метров сто по прямой, то там вообще обрыв прямо в море. А вот если по тропинке, то непонятно где она заканчивается. Не видно — темно слишком. Но показалось, что внизу мелькнул какой-то огонёк. Не электрический, а как от свечки — красноватый. Интересно, кто тут сидит? Про татар-рыболовов я не слышал, остаётся предположить, что это всё-таки русский посёлок. Хотя никакого посёлка вообще-то тоже не видно… Ладно, будем посмотреть. Проехав до края утёса, остановил машину возле обрыва. Здесь у нас будет конечная. Вытащив из машины генерала, я его стреножил и полез за портфелем, в который до этого ещё не удосужился взглянуть. Так, что тут у нас? Карты в большом количестве, несколько запечатанных пакетов и мешочек. Ух ты! В мешочке лежали отобранные у меня вещи. Даже бабки щепетильные фельдполицаи себе не оставили. Все деньги тут. Распихав своё по карманам и навьючив на плечо пулемёт, снял машину со скорости и начал толкать её в обрыв. Хорошо пошла! Легковушка булькнула в скалы, торчащие из воды, с лязгом, но без взрыва. Ну да, это только в голливудских фильмах упавшая машина обязательно взрывается, а в жизни фиг там. Просто корежится, и всё. Потом, подойдя к сидящему немцу, снял с него фуражку и, смяв её в кулёк, пальцем показал, чтобы он открыл рот. Вот тут лампасника прорвало. Правда, он не вопил, но шипел очень эмоционально, глядя из-под нависших бровей:

— Я генерал Ганс фон Зальмут! И требую обращаться со мной согласно моему званию! Если уж вы взяли меня в плен, то должны знать, что я теперь попадаю под все пункты Женевской конвенции.

Ах ты ж сука! Как наших пленных расстреливать, то ни о какой конвенции не вспоминаете! Видно, у меня сильно выражения лица поменялось, потому что генерал торопливо добавил:

— Я даю честное слово офицера, что не буду кричать или звать на помощь!

Ладно, хрен с тобой. На всякий случай, пригрозил, что если он вякнет, то я его даже не убью. Вырежу язык, выколю глаза и перережу сухожилия на руках и ногах. В таком виде и брошу, а сам свалю. Будет потом поклонник Ницше на одни таблетки работать. У фрица, судя по всему, было хорошее воображение. Побелев, он только кивнул, и мы пошли к тропинке.