Попытки любви в быту и на природе

Но вот читаю поучительные воспоминания тех, кто знал о нем не понаслышке и практически впритык. Именно тех самых свидетельниц и читаю. Так вот они утверждают, что этот самый Г. Миллер совершенно оказывался нетрудоспособным в те периоды, когда сочинял свои знаменитые ныне опусы. То есть, иными словами, превращался в совершенно никчемного в постели человечишку. И только потому, что без остатка свою Потенцию литературе преподносил, а на другое у него в тот момент не оставалось.

Зато когда написание текстов завершал, все снова воспаряло в Миллере беспредельно, как по мановению волшебной палочки, — и любовь к женщинам, и к потрахаться, и к жизни в целом, конечно. И на всю катушку набирал, чувак, материалы на следующее свое трахательное творение.

Конечно, попадаются такие бойцы, причем обоего пола, которым все нипочем и у которых на все сполна хватает и даже на других остается. Вон Илюха, например, вспомнил я о друге. Но редкие они люди, отмеченные свыше. А нам, земным, усредненным, нам постоянно выбирать приходится, куда ее, Потенцию нашу ограниченную, расходовать уместнее. На секс? Или на остальную творческую жизнь?

Я еще прошел пятьдесят шагов и догадался еще глубже. Дело-то в том, что и у меня не было за последние д-цать дней никакого сексуального облегчения, кроме ненатурального, домотканого, лубочного, — вот и накопилась во мне излишняя Потенция, и требует она нового естественного выхода. Так сказать, пробивает, как река в половодье, свежее неизведанное русло. Вот и пробила в виде сценического изнасилования в пользу Инфанта. А чего? — оценил я для себя, — вполне творческое дело, если творчески к нему подойти.

Я вполне остался удовлетворен кратким своим, но вполне удачным исследованием. А все из-за воздуха вольного и легкого, а еще из-за состояния души, тоже легкого. И, успокоенный правильными своими заключениями, я доехал до своей тихой однокомнатной квартирки и радостно, надежно в ней заснул.

Глава 12 ЗА ПОЛТОРА ЧАСА ДО КУЛЬМИНАЦИИ

А потом настала суббота, о которой мы с Илюхой никогда не забудем. Инфант тоже, наверное, ее долго помнить будет, так как свершилась, наконец, в эту субботу его долгожданная мечта. Но мало ли у него в жизни долгожданных мечтаний исполнялось? Да и мало ли еще исполнится? Вот и растворится та его суббота в череде других похожих суббот. А вот для нас с Илюхой не растворится никогда. Потому что долгая у нас память на такое.

Но давайте обо всем по порядку.

Около шести я обошел посты. Жека сидела в Илюхиной тачке почти у самого выхода из парка. На ней была короткая кожаная куртка, удобные черные джинсы, удобная обувь, бейсбольная шапочка на голове, повернутая козырьком назад. Да еще и затемненные очки. В общем, вполне кинематографичная получилась на сегодня Жека.

На соседнем с водительским сиденье была установлена система из нескольких проводков, в переплетении которых нам с Илюхой было не разобраться. Понятно было только, что на одном конце системы находился магнитофон, на другом — мобильник.

— Работает? Проверяли? — спросил я строго.

— Инфант проверял, сказал, что все в порядке, — отрапортовала Жека.

Потом позади ларька, как и полагается, мы с Илюхой прополоскали рот американской сивухой из штата Теннесси, и Илюха снова отказался выплюнуть достаточно крупный глоток. Я долго думал, как же поступать мне, и в результате тоже решил не разбазаривать понапрасну ценный реквизит. В конце концов, пара глотков в середине субботнего дня может только улучшить общую сноровку.

Там, у ларька, мы никаких подозрений не вызывали, мы вообще были отлично законспирированы — подумаешь, двое нестарых забулдыг бутылку из горла на грудь принимают. Бутылочка, конечно, недешевая, но по нынешним временам и забулдыги неоднозначные попадаются.

А в том, что мы именно забулдыги (хорошее слово, приятно его все повторять и повторять), в этом у прохожих никакого сомнения не оставалось. Ну кто еще с разбитой половиной лица, да в лейтенантских полевых кирзачах, таких же галифе и в телогрейке на голое тело в тени ларька хорониться будет?

Да и второй, то бишь я сам, немногим отличался. Разве только без синюшной разноцветности на приблатненном лице. Вместо нее у меня изо рта светилась золотистая фикса, ради которой я с утра не поленился забежать к давно знакомой женщине — стоматологине по имени Милочка. Милочка мне фиксу и установила.

— Ну что, Б.Б., — подбодрил я Илюху, когда мы выполоскали из горла внутрь себя все, что могли, оставив лишь на донышке. — Ну что, пора, двинем, что ли, на преступление.

И Илюха кивнул мне в ответ, мол, давай двигать.

Полянка была все та же, да и березка присутствовала, мы их из кустов легко определили. И Инфант ничуть не изменился, а вот девушка была полностью новая. Мы такую раньше и не видели никогда и потому стали внимательно ее разглядывать, но пока лишь издалека.