Пора домой

– Глупая ты, Машка. Подумаешь, писать не умеет. Прочесть-то можно, а что ошибок наделал, так ведь не со зла. Я когда с мужем своим только познакомилась, думала, вроде всем удался, только пахнет от него плохо. А потом оказалось, у него подштанников нет…

– Лиза, какие подштанники, о чем ты говоришь?

– О том, что сшила я ему эти подштанники, и все наладилось, делов-то. А ты своему Егору просто объясни, что в конце предложения ставится точка.

– Да? Так просто? И тоже все наладится, по-твоему? – Машенька засмеялась в голос и быстро прошла в свой абонементный отдел, только чтобы не расплакаться прилюдно.

В конце предложения ставится точка. Что же он, этих точек в книжках не видел, когда читал? Или не заметил у Достоевского? А зачем еще врал про свою питерскую бабку, которой якобы помереть спокойно не дали? Шпана детдомовская, гопник необразованный! И как только она не сумела вовремя его раскусить, ведь можно было понять по тому, как ловко Егор всякий раз увиливал от ответа, когда она пыталась обсудить с ним прочитанное, – можно было догадаться, что книжки он даже не раскрывал: «Егор, а как тебе фигура Ивана Карамазова?» – «Да один черт!» – «Ты разговор Ивана с чертом имеешь в виду? Сильная сцена». – «Сильная, вот-вот. Меня аж до костей пробрало…» Нет, на что Марк Борисович человек проницательный, но даже ему в голову не пришло, что в корешке толстого тома «Головоногих моллюсков» очень здорово помещаются тонкие сверлышки! И кто догадается, что вот шагает себе по улице молодой человек с солидной книжкой под мышкой, прилично одетый, видать, образованный… Кто его остановит? А ведь на самом деле он в скобяную лавку направляется, сверлышки из корешка вытряхивать и лавочнику по сходной цене сбывать. А с завода-то как удобно в книге сверлышки выносить! Русскую классику на проходной ни в чем не заподозрят из одного уважения. А если в Маркса с Энгельсом сверлышки спрятать, так и вообще красота. Маркса кто проверять осмелится? Аполитично это. А может, когда и она сама, Машенька Мещерская, с завода сверлышки выносила в корешках тех самых книжек, которые Егор возвращал? Они в диаметре один миллиметр, очень хорошо за прошивку корешка цепляются. Никто ведь не смотрел, что там у нее в сумке. А Егор тем же вечером в библиотеке по полкам шарил, добычу свою искал. Хотя существовал определенный риск: книгу мог взять кто-то другой… Машенька осеклась, потому что сама уже мыслила как контрабандистка, а это было далеко не по-комсомольски. Нельзя было даже так мыслить… Слезы высохли, едва пробившись. Машенька подошла к полкам, достала несколько томов, которые некогда брал у нее Егор, – у всех на корешках наблюдались заломы, как будто их кто-то терзал. А если заглянуть внутрь корешка, в самое книжкино нутро, там было и вовсе некрасиво – нитки торчали, обрывки проклейки. Машенька задумалась, не кажется ли ей все это. Может быть, химеры рождены чисто ее подозрением? Машенька просмотрела корешки некоторых других книг в дерматиновых переплетах, но они не пользовались спросом и были как новенькие. Вечером, отправляясь домой, она вообще уже ничего не понимала и не могла знать, как ей дожить до завтра.

Фонарь раскачивался на проволоке, натянутой между домами, где-то в самом конце улицы Пушкинской. На остальном пространстве царила полумгла, подсвеченная огромной жуткой луной, похожей на исполинское волчье око. Кто-то одним глазом подглядывал за людьми в подзорную трубу, кто-то большой и страшный, сущий на небесах. И Машеньке, пока она шла вниз по Пушкинской, по направлению к неверному фонарю, маячившему впереди, казалось, что она все торопится скрыться, убежать от этого желтого глаза, исполненного злорадства. Но что же такого плохого она совершила, кроме как подумала плохо о человеке, которого любила еще вчера, да и теперь любила и еще могла бы простить… Простить – но за что? За то, что пишет с ошибками? А ведь, как ни крути, записка была единственным фактом в цепи ее подозрений. Все остальное – про сверлышки внутри томов и воровство общенародной собственности она сама придумала после этого разговора с читателем Винокуром, который, несмотря на множество прочитанных книг, оставался человеком малообразованным, потому что читал все подряд. Бессистемно, да, как говорит Марк Борисович. Винокур читает бессистемно! – Машенька принялась повторять эту фразу в такт своим торопливым шагам. – Винокур читает бессистемно!

Было ветрено, мела поземка. Машенька куталась в клетчатый платок, и путь домой казался ей бесконечным, он будто извивался во вселенской круговерти, подчиняясь пурге. На перекрестке, там, где переулок круто брал в горку, отделяясь от Пушкинской, она неожиданно почти уткнулась носом в серое пальто, вынырнувшее из темноты, и, испугавшись, отпрянула.

– Не боись, это я. – Егор схватил ее в охапку, и Машенька отчего-то очень испугалась. То есть она именно Егора испугалась. От него пахло водкой. – Что ты бьешься, как рыбка? Я тут тебя поджидал.