Пора домой

Впервые такую операцию она сделала в Ленинграде сразу после войны. Тогда было немало бойцов с повреждением пищевода – просвет перекрывал раневой рубец. В желудке им делался свищ, от него гибкая трубка выводилась наружу, в трубку вставлялась воронка, в которую заливалась жидкая пища, как топливо в бензобак, и вот таким образом человек питался. Однажды в Питере в ресторан зашли трое военных, заказали водки, какой-то протертый суп, картофельное пюре… И вот когда официантка принесла им все это, друзья достали из карманов воронки, расстегнули кители и первым делом залили водку в воронки. Официантка хлопнулась в обморок. Один из друзей вскоре попал к Валерии на стол, у него осложнение случилось. Ему-то первому она и сшила пищевод из части желудка. Больной смог нормально питаться, но саму Валерию за это новаторство почему-то очень ругали: ишь, чего придумала. Особенно свирепствовал главврач Пугин, упирая на то, что эта пигалица провела операцию на каблуках, да и вообще зачем разводить самодеятельность, если существует официальная методика, предложенная еще в 1840 году… А между тем каблуки Валерии были необходимы хотя бы потому, что без них ее вообще не видно бы было из-за стола. Потом этот самый больной, который после выписки устроился на завод плотником и даже женился, специально для Валерии смастерил длинную скамеечку, на которую она становилась во время операции.

Вторую подобную операцию она сделала женщине, которая уже не могла есть из-за опухоли, забившей просвет пищевода, не проходила даже вода – дисперсия пятой степени, как это называется по-научному. Лечащий врач в поликлинике сказал, что нужно формировать свищ, делать ход в желудок и питать через воронку. Иного выхода не существует, если только опухоль не рассосется сама, и вот больную привезли в отделение крайне исхудавшую и готовую умереть. После операции она выписалась полноценным человеком и прожила еще тридцать шесть лет, но это нам известно сейчас, а тогда больничное начальство осталось не очень-то довольно. Тогда в хирургию шли в основном мужчины, тогда резали и шили, не больно-то задумываясь об эстетических последствиях: опухоль удалить, сформировать свищ, хирургия – это вам не курсы кройки и шитья. Полевые хирурги хорошо владели операциями по поводу различных ранений, в хирургии мирного времени они пока не поднаторели, да и вообще в то время людей рассматривали как рабочий материал для строительства нового общества и латали их нахраписто, грубо, ничуть не заботясь о воссоздании божественного облика. И говорили при этом исключительно о красоте души, как ни странно, без веры в существование этой самой души.

Вряд ли Валерия сама верила в наличие души у человека, состоявшего для нее из соединения мышечных волокон, тканей скелета и прочего. Она просто верила в то, что человеческая жизнь самоценна, и знала, что долг ее – продлить эту самую жизнь, вмешаться в естественный процесс умирания. Возможно, она бессознательно действовала вразрез государственной политике, которая работала на уничтожение собственного населения. Советскому государству не нужны были герои войны, уже свершившие свои подвиги. Государству было необходимо, чтобы люди, видавшие, как живут за границей те же рабочие и крестьяне, поскорее умерли и не смогли никому рассказать о том, что колхозы страшнее гнета помещиков и капиталистов, да и вообще лучше, если некому будет рассказать о том, как на самом деле бывало на войне. Естественно, ни о чем таком не думал грозный главврач, выживая Валерию из своей больницы, ему просто не нравилось, что какая-то пигалица ростом едва ли метр пятьдесят делает то, до чего не додумался до сих пор никто из профессуры, увенчанной орденами, лаврами и лысинами. Вообще, это была обыкновенная профессиональная ревность, окажись на месте Валерии молодой талантливый парень, он бы наверняка быстро пошел в гору с подачи того же главврача, которому пора было готовить себе смену. Но… пигалица разгуливала по госпиталю на каблуках, задорный стук которых невольно рождал у него головную боль.