Пора, мой друг, пора

– Слушай, Кяну, – быстро заговорила она, – они уж там надрались, не хотят спускаться. Идем стащим их. Я хочу сегодня развлекаться и ездить по городу. Марио, пошли с нами!

– Коля, – поправил Марио, – меня зовут Коля.

– А у итальянцев всегда несколько имен! – воскликнула Таня.

– Марио-Коля-Джузеппе-Квазимодо. Я тебя буду звать Квазимодо.

Они стали подыматься по лестнице.

– Кажется, ты тоже успела хлебнуть, Таня? – осторожно спросил Кянукук.

– А ты что думал? – крикнула она. – Я ведь завтра уезжаю.

Мне на все наплевать. Я сегодня буду очаровательной.

– Не разыгрывай, пожалуйста, из себя хэмингуэевскую героиню, – тихо сказал Кянукук.

– Что-о? – возмутилась она. – Ишь ты как заговорил! Тоже мне Ванька-Встанька. Дай-ка я тебя поцелую.

Она прижалась к Кянукуку всем телом, обхватила его шею и нежно, сильно поцеловала в губы. Потом быстро побежала вперед, крикнула на ходу:

– А вот и буду разыгрывать! Это моя профессия! Всех сегодня разыграю!

Сверкнула глазками, как бес.

Кянукук прислонился к перилам. Ему вдруг стало зыбко, нехорошо, пусто как-то, все было чужим. Что это за женщина там, наверху, смеется, что за мужчина рядом, почему не слышно петухов, ночь или день, сплю или фантазирую?

Сверху чинно спускалась троица в вечерних костюмах.

В этот вечер они просто неистовствовали, гоняли по кривым и горбатым улицам, вваливались в рестораны и маленькие кафе, в буфеты, в магазины. В каком-то кафе они встретили Нонку, говорливую девицу, жадную до танцев, до кутежей. Как раз из-за Нонки Эдуарду и Мише пришлось крепко поговорить с одним пареньком, пришлось вывести его на задний двор и поучить уму-разуму.

Таня танцевала без устали, танцевала со всеми подряд. Она была хмельная, растрепанная и очень красивая. Везде ее узнавали, везде шептались: «Вон Таня Калиновская идет». А потом уж кое-кто стал кричать: «Таня, иди к нам!» Она подходила и садилась, а потом шла танцевать с кем-нибудь из той компании, но тогда подходил Олег, крепко брал наглеца за руку, и тот уже больше не отваживался покрикивать: «Таня, иди к нам!»

Они облепили стойку в кафе «Гном». Нонка повизгивала – с двух сторон за бока ее держали Миша и Эдуард. Таня тормошила Кянукука.

– Выпей, Витька! Ну что ты сидишь и сопишь? Тоже мне Чайльд Гарольд с хроническим насморком. Посмотри, как пьет мой маленький мальчик, Олег! Как он прекрасен, взгляни только.

Посмотри, как он расплачивается, какой он богач! Подумаешь, я тоже богачка, я зарплату получила!

Она вытащила из сумочки и бросила на стойку несколько красных бумажек.

– Пожалуйста! Кяну, хочешь денег?

Кянукук выпил.

– Не нужны мне твои деньги. Вот приеду весной в Москву, тогда увидишь, что такое настоящие деньги.

Олег схватил Таню и стал целовать ее в шею. Заметив это, Эдуард и Миша взялись за Нонку.

– Перестаньте безобразничать! – крикнула буфетчица.

– Тише, мать, – сказал Эдуард.

– Синьоры, сюда пришли дружинники, – предупредил Коля-Марио-Чинечетти.

– Спокойно! – скомандовал Олег. – Выходим на улицу. Марно, без эксцессов.

На улице было свежо. Над ратушей, над корабликом флюгера, висела полная луна.

– Поехали дальше! – крикнула Таня и прыгнула в коляску мотоцикла. – Поехали, я знаю одну улицу, вы там наверняка не были. О-о-о-очень ин-те-рес-ная улица!

Тронулись, набившись в «Волгу» и оседлав мотоцикл. Таня командовала. Долго плутали среди сумрачных, слабо освещенных домов, и, наконец, мотоцикл нырнул в черную щель между древним амбаром и крепостной стеной. «Волга» остановилась возле щели, проехать дальше она не могла. Все с шумом, гвалтом вывалились из машины и притихли.

Это была улица Лабораториум. Ни единого огонька не светилось в черном коридорчике, только тусклые звезды – прямо над головой. Четыре простые и суровые башни мрачно рисовались на фоне неба. Где-то в глубине улицы в кромешной тьме заглох мотор мотоцикла и послышался гулкий голос Тани:

– Что, страшно?

Олег, стуча каблуками по булыжнику, пошел на голос и сразу пропал.

– Ой, страшно! – взвизгивала Нонка.

Послышалась возня, потом сдавленный смех Нонки, хохот Эдуарда.

– Зачем эти башни? Кому они нужны? С чем их можно кушать? – с одесским акцентом закричал Миша.

Кянукук, облазивший ранее весь этот северный город и знавший здесь уже все, был удивлен, как это он миновал эту улицу, удивительную, волшебную улицу, память о которой должна сохраниться навсегда?

Из-за башни показалась луна, тихий ее свет лег на полосу булыжника. Все общество сбилось в кучу, потом образовался круг, по кругу пошла бутылка. Марио Чинечетти запел какую-то песню в ритме твиста. Все пустились в пляс. Таня и Нонка сбросили туфли. Кто-то притащил еще бутылку, потом третью.

– Нонка, полезешь со мной в эту башню? – спросил Миша и, не дожидаясь ответа, потащил девицу к стене.

– Идите, идите! – крикнула Таня. – Это очень хорошая башня.

– Стой! – крикнул Эдуард и одним прыжком настиг Мишу. – Ну-ка брось девчонку.

Нонка прижалась к стене и притихла. Она любила, когда из-за нее ссорились молодые люди.