Пора по домам, ребята

Они вошли, на столе — хлеб, сыр, масло, копченый угорь. Жена Куцыбалы крутится возле каждого, усаживает за стол. Хозяин достает из буфета бутылку.

— Подай-ка поскорее чай, Ванда! Что ты там возишься! — кричит в дверь кухни жена Куцыбалы.

— Сейчас, мама, сейчас!

Все уставились в направлении кухни. Приоткрытая дверь широко распахивается. На мгновение у Родака спирает дух в груди. Красивая девушка, блондинка с голубыми глазами, юная и стройная как сама мечта, улыбаясь, несет на подносе чашки с чаем.

— Это Ванда, наша дочь.

— Добрый день.

Родак, хотя и не выпил еще ни одной рюмки, чувствует себя опьяневшим. Встает, отодвигает стул, раскланивается, садится, снова встает. Гожеля и Браун смотрят на своего сержанта, который то бледнеет, то снова заливается краской, толкают друг друга под столом и понимающе переглядываются. Ванда тем временем уже успела расставить чашки и теперь сидит напротив Сташека, смотрит на него своими огромными глазищами. Смотрит и ничуть не смущается, когда встречаются их взгляды. Наоборот, улыбается, и тогда Родак, как школьник, опускает глаза, ни с того ни с сего начинает разглядывать стены. Хозяйка что-то говорит ему, пододвигает тарелку с копченой рыбой. Сташек благодарит. Накалывает угря на вилку.

— А может, еще чашечку чаю? — спрашивает, улыбаясь, Ванда.

— Нет, спасибо. Хотя нет, пожалуйста. Если вам не трудно.

— Совсем не трудно.

Девушка берет чашку. У нее маленькая, округлая ладонь. Ухоженные ногти, хотя видно, что руки привыкли к крестьянской работе. При этом она наклоняется к Сташеку, касаясь плечом его мундира. Выходит на кухню. Только теперь Родак включается в застольную беседу, слушает и отвечает, поднимает рюмку, но не пьет, потому что, во-первых, не любит водку, а во-вторых, ведь он должен вести мотоцикл и доставить в Зеленое Гожелю и Брауна. Возвращается Ванда с чаем.

— Пожалуйста.

Он чувствует рядом с собой горячее, пахнущее свежим молоком дыхание девушки. Провожает ее взглядом. Ванда снова смотрит ему в глаза, улыбается, откидывает со лба непослушный локон светлых волос. Старый Куцыбала рассказывает:

— Мы из Кемпинского повята. И моя жена, и я. Нужда нас оттуда погнала на сезонные работы. Тогда многие поляки уезжали. А со мной было так. Сначала сюда приехал мой старший брат, Алойз. Нанялся на работу в имении, как раз в Зеленое, где вы сейчас располагаетесь. Тогда еще старый граф фон Клейст владел имением. А поскольку рабочих рук не хватало и можно было немного подзаработать, Алойз вызвал меня сюда. Родители не препятствовали, так как в доме остались еще трое братьев и две сестры. Земли у нас в Польше было мало, найти работу трудно. Ну и приехал я сюда, на Балтику, в двадцать втором году. К тому времени отслужил в армии и было мне как раз двадцать четыре года. На полях графа трудились от зари до зари, а зарабатывал в неделю человек немногим больше десяти марок, плюс тридцать фунтов картошки и пол-литра молока в день. Время от времени я получал небольшую прибавку к жалованью. Жили мы в приусадебных бараках, как сельди в бочке, один на другом. Минул год, затем — следующий. В Польшу возвращаться не было смысла. Однажды все-таки поехал, потому что был сыт по горло немецким хлебом, но опять вернулся, так как на родине было еще хуже. Вернулся, познакомился со своей будущей благоверной, которая тоже приехала сюда на заработки, ну и в двадцать четвертом году мы поженились. Молодые были оба, вот и казалось нам, что весь мир завоюем. Не так ли, мать? Так ведь, так это было. Ну коль скоро поженились, а надрывались мы оба на работе страшно, не жалея сил, управляющий выделил нам отдельную комнату в бараке. В самую пору оказалась эта комната, ибо через год, как раз на пасху, моя родила мне сына. Не плачь, мать, уже ничем не поможешь, видно, бог так хотел… Назвали мы его Станиславом, в честь деда, моего отца…

— Так же, как нашего старшего сержанта, — вставил Гожеля. — Его тоже зовут Станиславом.

— Не перебивай, — Родак нетерпеливо махнул рукой. Жена Куцыбалы вытирала фартуком слезы. Ванда вдруг тоже почему-то погрустнела. Куцыбала продолжал: