Пора по домам, ребята

Он рванул с места как снаряд. Ворота. Дорога. Пригорок за деревней. Мелькают придорожные деревья. Ветер бьет прямо в лицо. Что за девушка! Сташеку хотелось петь от счастья. Время от времени он поглядывал на Ванду. Сидит в коляске, разрумянившаяся, улыбающаяся. Что за девушка! Ехать бы с ней да ехать хоть на край света! Но надо возвращаться. Поворот. Скорость. Деревня. Ворота. Двор. Счастливые, искрящиеся глаза девушки.

Ну и влюбился Родак. Насмерть.

Когда они возвращались в Зеленое, вечерело.

Подвыпившие Браун и Гожеля, особенно последний, начали подсмеиваться над Сташеком. Зубоскалили, стараясь перекричать треск мотоцикла.

— Ну и гусь наш Сташек, а?

— Мы там стариков развлекаем, о политике разговор ведем, а наш сержант в это время их дочке зубы заговаривает.

— Такую бы и я не прочь приголубить. Девочка что надо!

— Такую бы и в кроватку положить не грех!

— С нею не соскучишься.

— Сташек, ты ее хоть приголубил?

— Ты его, браток, еще не знаешь! Он только тихоню из себя строит. А как до бабы доберется, то хо-хо!

— Даже эту чокнутую Клару не пропустил…

Сташек так резко затормозил мотоцикл, что его товарищи просто чудом не вылетели из коляски, как из катапульты.

— Что случилось?

— Ты что, спятил?

Сташек помолчал минуту, а затем прошипел сквозь стиснутые от бешенства зубы:

— Вон с мотоцикла. Ну, быстро!

— Какая муха тебя укусила?

— Перестань дурить, Сташек! Ты что, шуток не понимаешь?

— Не люблю таких шуток. Потому что для вас, особенно для тебя, Фелек, нет ничего святого. Ладно, сидите. Но если еще хоть разок пикнете…

— Ну хорошо, хорошо, будет тебе. Ведь мы только пошутили…

Клара, Ванда… Они не были первыми девушками в жизни Сташека. Если бы кто-нибудь обладал способностью читать мысли, то он многое мог бы рассказать об этом. Сам Родак на эту тему распространяться не любил и ни с кем не откровенничал о своих чувствах. Может, только Ваня Воронин был посвящен в некоторые сердечные дела Сташека, но также не во все, потому что о Дарье, к примеру, он наверняка не знал. А еще там, на Подолии, была чернобровая Наталка, Кася из городка на Пойме, Галя из совхоза, Таня из города, в который они пригнали стадо и откуда вскоре удрали на фронт. Были и Дарья и Данка-телефонистка, женщины зрелые, знающие жизнь, полностью сознающие свои возможности и превосходство над еще застенчивым, но жадным к жизни молокососом…

На Подолии белеет камень,
Подолянка сидит на нем…

Рядом с их домом росла небольшая рощица акаций. В ней было много дикой вишни. От этой рощи по головоломной крутизне глубокого каменистого яра можно было сбежать вниз к маленькому быстрому ручейку. Вода в нем была прозрачная, родниковая, холодная. В излучинах, небольших затоках, ямах под камнями можно было разглядеть проворных пятнистых форелей. Приятно было бродить по каменистому дну, поднимая фонтаны брызг, и на худой конец даже выкупаться. Сташек любил сбегать к ручью, бросать от нечего делать камни в воду. Иногда спускал с цепи Трота и брал его с собой. Обрадованный пес носился как сумасшедший, кубарем скатывался вместе со Сташеком с крутого склона, припадал к воде и лакал ее долго и жадно. Потом каждый из них занимался своим делом. Пес чаще всего забирался в тень, дремал и лениво щелкал зубами, когда какая-нибудь слишком назойливая муха садилась на нос. А Сташек бродил, собирая камни.

Позднее лето в Подолии раскинулось в полной красе. Сташек что-то приметил в роще. Трот первым спустился в яр и сразу же завизжал, залился истошным лаем. Потом раздался чей-то крик и гогот переполошенного стада гусей.

— Трот! Трот, к ноге! Слышишь? Отпусти!

Пес бушевал в середине плещущегося в воде стада гусей, аж перья летели. На другом берегу по огромному валуну бегала взад-вперед отчаявшаяся пастушка, размахивала прутом и по-украински причитала:

— Іди ти, чорний дідько! Щоб тобі лихо…

Сташек позвал пса, который уже и сам ретировался с бесславно поджатым хвостом под натиском шипящего, как паровоз, и хлопающего крыльями гусака. Гогот начал стихать. Успокоенная пастушка разглядывала исподлобья Сташека. Он тоже рассматривал ее. Видел ее впервые. Догадывался, что девочка живет по другую сторону яра, в стоящей одиноко мазанке, посреди кукурузного поля, окруженной раскидистым, старым садом. Она была его ровесницей. Черные, длинные косы. Смуглое, живое лицо. Белая льняная блузка, цветастая юбочка и босые ноги. Он не знал еще украинского, поэтому не мог сообразить, как с ней заговорить. Вот и сказал просто так, чтобы сказать что-то:

— Он не укусит, — показал на Трота. — Не бойся.

— А я его совсем не боюсь. Только испугалась, что он мне гусей передушит. Ну и всыпала бы мне мама! — сказала девочка по-польски.

— Ты живешь там? — показал Сташек на другую сторону яра.

— Ага. А ты в поселке?

— Ну, да. Как тебя зовут?

— Наталка.

— А меня Сташек. Никогда тебя не встречал.

— Я пригоняю сюда гусей почти каждый день. А я тебя уже видела.

— Где? Когда?