Пора веселой осени

Вблизи ворот торговала с подводы женщина в кирзовых сапогах и, несмотря на тепло, в ватнике. Продавала она то, что и нужно — «лорх», но запрашивала страшно дорого, и он отчаянно, как не стал бы, конечно, делать, если бы покупал для себя, торговался. Уступив и приняв деньги, она сказала обиженно:

— А еще военный. Вижу вон — погон из-под плаща торчит.

Алла Борисовна засмеялась.

— Мастер вы торговаться, лучше некуда, — сказала она и осмотрелась, нет ли кого с тележкой поблизости, чтобы довезти картофель до дома.

— Я донесу, — сказал он. — Здесь же недалеко.

— Нет, нет… Вам нельзя. Вы что, убить себя хотите?

— Да на правом ведь плече понесу…

— Все равно нельзя. Что вы? Ни в коем случае.

— А-а… — отмахнулся он, молча забрал в руку верх мешка и, присев, кинул мешок на плечо. По телу огнем полыхнула боль, перед глазами поплыли оранжевые круги, на лбу крупными каплями выступил пот.

— Я же говорила… Говорила, — чуть не заплакала она. — Сейчас же бросайте. Слышите? Ну!

Но Андрей Данилович справился с болью и твердо пошел к выходу. Догнав его, она пристроилась позади, подставила плечо под свисающий конец мешка. Так и шли: он — впереди, а она — за ним, касаясь его бока грудью.

Дома она сердито велела ему сесть на диван и расстегнуть мундир, а сама открыла в невысоком, округло-бокастом черном комоде верхний ящик и, низко склонившись, сунувшись в него лицом, принялась там рыться. Андрей Данилович послушно сел. Пружины дивана тяжело вдавились, звякнули, запели, и он подумал: матрац давно пора перетягивать. Сбоку он видел, как она озабоченно хмурится у комода, ломая, как в госпитале, углом брови, и ему стало неловко. Он почувствовал себя виноватым перед ней, потому что и правда устал с непривычки, в глазах было темно, словно день померк, в боку и в пояснице покалывало.

В комнату, приоткрыв дверь, заглянул наголо остриженный мальчишка, и Андрей Данилович, чтобы хоть что-то сказать, спросил:

— Ваш?

Она глянула на него поверх ящика.

— Кто? О чем вы? А-а… — увидела мальчишку и глаза у нее заблестели. — Конечно, мой. Младшенький. Верно — похож? Весь в меня.

Андрей Данилович и сам понял, что сказал глупость: мальчишке по виду было лет двенадцать, никак не меньше. Решив поправиться, переспросил упавшим голосом:

— В смысле — родственник?

— Ох, господи-и!.. — нарочито тяжко вздохнула она. — Ну ясно же, не сын. Племянник это мой. Миша. Сын брата.

Достала из ящика пакетик с порошком и принесла в стакане воды.

— Выпейте вот это. Станет лучше… если не совсем надорвались. И надо же таким упрямым родиться… Хорошо, если все обойдется.

— Да зачем? Ничего ведь и нет, — попытался он отстранить ее руку.

— Ну, что вы, в самом деле, за человек такой? Скажите-ка мне… — она нетерпеливо сунула ему стакан ко рту. — Знаю я, как все бывает. Пейте без разговора.

Пришла из кухни ее мать и принесла только что вскипевший чайник с еще подрагивающей от пара крышкой. Достала из буфета матового стекла вазочку с вишневым вареньем, фарфоровые чашки, тонко нарезала ломтики хлеба и позвала всех пить чай. Усиленно угощала Андрея Даниловича, и он, смущаясь, не в силах был отказаться, пил чай чашку за чашкой, ел варенье, пока не заметил, что едят его только он да мальчишка, что на варенье уже образовалась твердая корочка и, значит, стоит оно в буфете давно и предназначено, видимо, специально для гостей. Тогда вконец засмущался и вскоре стал прощаться.

Перед тем, как уйти, незаметно поставил на комод флакон с духами.

В госпиталь он вернулся молчаливым, недовольным собой. Мысленно ругая себя за неуклюжесть, за скучность, вечером долго не засыпал и все ворочался в кровати; простыня комом закатывалась под бок, подушка казалась плоской, и он, чертыхаясь сквозь зубы, вставал, расправлял простыню, зло и сильно взбивал кулаком подушку. К полуночи притих, успокоился. Лежал на спине и клялся, что завтра, когда она придет, он будет другим — веселым и ловким.

Утром она, свежая, смеющаяся, заглянула к ним в палату задолго до обхода.

— Ну как, много вчера симпатичных парней в городе видели?

— То есть?.. — не понял Андрей Данилович.

— Как же так? — удивилась она. — Вы же специально конкурировать прибыли. В парадной форме.

— А-а… — вспомнил он и буркнул: — Что-то не замечал.

— Бедный город. Несчастные девушки, — вздохнула она.

И он не нашел, что ответить.