Порча, сглаз, или Сама дура… Дневник экстрасенса

По пути в Шереметьево Дарья сидела съежившись. Было такое ощущение, что ее знобит.

– Дашуля, ты не заболела?

– Нет, мамуль. Просто жутко лететь в это село. Там что-то страшное творится. Мороз по коже идет. Я видела глаза этих людей. В них много страха. И они явно не все рассказали.

– Конечно, доча, не все рассказали. Времени было мало. Основное я знаю. А с остальным разберемся. Нас же с тобой двое! Мы – целая семейная «банда»!

Я подбадривала дочь, а внутри было отчего-то грустно. Глеб Иванович мирно спал на заднем сиденье авто. Устал от большого города, впечатлений и непредвиденной ситуации – возвращения домой самолетом. Как только сел в машину, через пять минут уже всхрапывал. Эх, если бы я могла так быстро засыпать, подумалось мне. А то ведь устану, как загнанная лошадь, а уснуть – проблема. Лежу и перебираю в голове то семейные дела на завтра, то рабочие, ломаю голову, как мне все успеть…

Чувствую внутреннее напряжение от предстоящей работы и понимаю, что Дашу не нужно брать с собой. Рано ей еще на такую работу ездить. Психика в ее возрасте неустойчивая, может и не выдержать сильных нагрузок. А ей сейчас нужно об учебе думать. Смотрю еще раз на дочь. Она устала и поникла. Набираю номер Ризвана и прошу приехать в аэропорт, чтобы отвезти Дашулю домой. Прошу ее не обижаться. Она понимает меня с полуслова и соглашается.

– Доченька, я скоро вернусь. А ты позанимайся дома с Ризваном и Аленой. Они тебе помогут.

Иногда мои дети не понимают меня. Но это не тот случай. По интонации моего голоса они определяют, где можно, а где нельзя мне что-то возразить. Я не только их мама, но и волшебница. И я знаю, что лучше для моих детей, где проходит граница моего невмешательства в их самостоятельность и личную жизнь. Возможно, иногда я разбиваю их иллюзии о камни реальности, и им от этого больно. Но я точно знаю, что предупреждаю гораздо большую боль. Падать и подниматься – это нормально. А вот пропускать чужие удары, которые могут сломать их жизни – этого я не могу позволить. Поэтому мое твердое решение о возвращении Дарьи домой не обсуждается.

Подъехав к аэропорту, еще раз набираю Ризвана, чтобы удостовериться, что он едет в нашу сторону, бужу Глеба Ивановича, и мы дружно направляемся к стойке регистрации, а затем в кафе. Я даже уже не знаю, голодна или нет. Наверное, это чувство знакомо каждому. Надо подготовиться к работе, которая будет нелегкой. Впрочем, в моей практике очень мало легкой работы. В полете мне нужно просто отключиться от всего и немного отдохнуть.

Прошу Глеба Ивановича не беспокоить меня и ни о чем не спрашивать. Он послушно кивает головой и старается не тревожить меня вопросами. Ведет себя галантно, прямо как истинный джентльмен. Вот вам и «село».

По прилету в Новосибирск нас встретила еще одна «делегация», с которой мы потом ехали два часа до места назначения. Дорога изрядно вымотала меня, поэтому мы зашли в дом Глеба Ивановича, где его супруга Мария нас накормила вкуснейшими пирожками с капустой и напоила чаем. Обстановка на первый взгляд казалась дружественной. За дверями дома ждали сельчане.

Когда я вышла к ним, они стояли молчаливой стеной, с напряженными лицами. Видно было, что каждый хотел со мной поговорить наедине и рассказать о своем горе. Но я молча взяла Глеба Ивановича за руку и пошла по улице. Толпа так же молчаливо последовала за нами. Жилые дома перемежались с заброшенными. Общая картина выглядела безрадостно, несмотря на ухоженные жилые домики. В конце улицы виднелась разрушенная церковь и какое-то строение. Меня неудержимо тянуло туда. Но тут я почувствовала в руке моего «джентльмена» какое-то колебание. Он пытался вырвать свою руку из моей. Я остановилась и посмотрела на мужчину. В его глазах стояли слезы, и он не хотел идти к церкви.

– Там нашли два года назад повешенным моего единственного сына, – виновато произнес он. – Фатима, я не хочу идти туда. Простите.

– Кто тут смелый? – крикнула я толпе людей.

Ко мне поспешила старушка.

– Я, дочка, я… мне нечего терять… пойдем, я тебе покажу все и расскажу. Зови меня бабушка Анисья.

Чем ближе мы подходили к концу улицы, тем медленнее люди шли за нами, опустив головы и потупив глаза, как на похоронной процессии. У меня появилось ощущение дежавю. Я уже где-то видела эту картину: разрушенная церковь, над которой висит одинокий колокол, готовый сорваться вниз из-за обветшалости перекрытий звонницы, а рядом такой же старинный дом с ввалившимися окнами-глазницами и дырявой крышей. Здесь не было войны, но все выглядело, как после бомбежки, и появился запах гари, как после пожара. На мгновение у меня закружилась голова и к горлу подступила тошнота.