Порча, сглаз, или Сама дура… Дневник экстрасенса

Бабушка Анисья семенила рядом, опираясь на мою руку. Я чувствовала, как билось ее сердце от волнения и страха.

– Фатима, мы не ходим сюда. Здесь плохое место. Не смотри, что здесь церковь была. Это дьявольское место. Тут и кладбище рядом, которое больше нашего села по размерам. Оно там, за церковью. Селу-то, почитай, пятьсот лет. Вот все там и лежат. Нам негде больше хоронить, запрещают в другом месте. А мы все боимся сюда ходить. Схороним и домой. Ходим к своим только в родительские дни, да и то с опаской. Очень нехорошее место.

Я попросила бабушку Анисью остаться и, осторожно ступая, чтобы не запнуться о валявшийся у входа церкви хлам, зашла внутрь. Идти вглубь было опасно, да и не требовалось. Церковь была битком набита фантомами неупокоенных душ. Плотные сгустки энергии заполняли все ее пространство. Такое бывает только когда в роду из поколения в поколение случаются самоубийства. Да уж, редкий случай. Это село суицидников, что ли? Но для этого должна быть причина. Просто так психически здоровый человек не захочет расставаться с жизнью.

Рассмотреть что-либо внутри было невозможно из-за огромного скопления мертвых полей. Энергоинформационное пространство было плотным и непроницаемо черным. Я развернулась и оказалась лицом к лицу с разрушенным домом. Его образ напоминал череп. Я позвала к себе бабушку Анисью и тихонько спросила, чей это был дом.

– Это был дом попа. Я его не застала в живых. Не знаю ничего. Сейчас позову Ефросинью, она все знает.

Анисья молча удалилась. На смену ей подошла другая старушка. Лет ее было под сто. Несмотря на всеобщее вымирание села, она была жива и выглядела довольно бодро. Одета была во все черное до пят. Большие сморщенные руки опирались на клюку.

– Я тут пятерых детей, мужа и внуков схоронила, – сказала бабка Ефросинья. – Сколько раз им всем говорила: не ходите в это Богом проклятое место, не играйте с огнем, – говорила она, как будто сама с собой разговаривала.

– А огонь, я так вижу, здесь был когда-то большой.

– Да, был в 30-е годы. Я тогда еще совсем маленькой была. Но мать рассказывала, что тогда тут в доме закрыли семью попа и сожгли всех заживо. А в церкви повесили барыню и все ее семейство. Через неделю трупы сняли и зарыли их, как собак, на кладбище за церковью. Еще с тех пор люди боялись туда ходить. А потом в церкви и ее приделах устроили тюрьму, где подростки и взрослые вместе сроки отбывали. Что уж там было, я не знаю, но собаки каждую ночь лаяли и выли до жути. А если колокол звенел, то это означало, что кто-то сбежал из этой церкви-тюрьмы. Тогда нас всех из домов выгоняли и обыскивали каждый угол. Но дальше реки никто не сбегал. Она каждую весну на берег покойников выбрасывала. В ней вода глубокая, с омутами, да ключами. Эту реку знать надо, чтобы по ней проплыть без лодки. А где тут лодку взять…

В селе одни бедняки жили. После того как барыню с детьми повесили, все обеднели. То неурожай, то мор на скотину нападет, то эпидемия, то беглые заключенные кормильцев поубивают. Более-менее жить стали только в 60-е, когда тюрьму тут закрыли. Село стало оживать, разрослось. Детей много было. Сейчас все взрослые. Те, которые в живых остались, вон тут стоят. Да вот только их все меньше и меньше, многие и детей своих схоронили, не уберегли… – сокрушалась старушка.

– Можете мне показать дом, где барыня ваша жила?

– Да какой там дом… один фундамент остался. Все разрушили и растащили. Камня на камне не оставили. Подполье и то все вывернули, все клад какой-то искали. Ничего не нашли. Барыня не была против советской власти, хотя раньше это село было их с мужем родовым именьем. Мужа расстреляли – белогвардейцем был. Ей некуда было деваться, вот она сюда в Сибирь и приехала с детьми. Сбежала от всех. Дом у них тут был хороший – пятистенок. Никто в нем не жил. Хотели сельсовет сделать когда-то, да что-то не понравилось в доме тогдашнему председателю. Говорил, что привидения в нем живут.

Когда она приехала, то никаких препятствий, чтобы жить в своем доме, у нее не было. Председателю помогла тогда охотничью артель организовать. Деньжата у нее были. Она всем на ружья дала. Ну, они ее благодарили, как могли: то зверя какого с охоты принесут, то пушнину, то деньжат дадут. Шутка ли – четверо детей: два мальчика и две девочки. Татьяна Алексеевна грамотная была, ребят сельских счету учила. Сама хорошо шила, вышивала, вязала. Все ее любили. Но вот нашли ее какие-то службы государственные и повесили без суда и следствия вместе с детьми. Сначала на ее глазах детей повесили, а потом только ее. В то время все врагов народа искали. Вот и нашли.

Ефросинья вытерла скупую слезу со сморщенной щеки и посмотрела на меня своими выцветшими от времени глазами.