Порфира и олива

— Ну, не кипятись. Не думаю, что убийство императора, как бы его усердно ни охраняли, будет такой уж невыполнимой задачей, и заметь, что история этой страны со всей полнотой подтверждает мою мысль. Удобный случай — вот что нам требуется, Эмилий: случай и благосклонность провидения. Мы, чада Востока, умеем доверяться предначертаниям судьбы. Терпение...

* * *

Вечером того же дня дождь лил как из ведра, когда Эклектусу на пути к вилле Вектилиана встретился Иакинф.

— Стало быть, и ты тоже получил приглашение правителя? — молвил священник, увлекая его под сень балкона.

— Приглашение? От Коммода? Нет. Это Марсия меня позвала. — Иакинф нетерпеливо передернул плечами.

— Меня тоже. А ведь она никогда не позволяла себе отрывать нас от дворцовой службы. Вот почему я заключаю, что, вероятно, это исходит от Цезаря.

Дворцовый распорядитель покачал головой:

— Повторяю: ты заблуждаешься. Коммод отныне обосновался в Лудус Магнус.

— Что с того? Ему надо пройти всего десяток шагов, чтобы добраться до виллы Вектилиана. Ведь оба здания находятся на Целиевом холме.

Это замечание, казалось, встревожило Эклектуса:

— Если так, в наших интересах поторопиться.

И собеседники решительно шагнули под проливной дождь.

— Это правда — то, о чем болтают? — спросил Иакинф, зябко поеживаясь. — Ходят слухи, будто в день сатурналий Коммод собирается разъезжать по Риму с эскортом гладиаторов, одетый, как один из них.

— Так и есть.

— Властитель Рима якшается с теми, кого даже сами язычники клеймят позором! Ах! Когда же настанет царствие Божье?

Перед ними мрачной громадой воздвиглась вилла Вектилиана.

— Приговорены к смерти? Но почему, за что?

Иакинф, с посеревшим лицом, судорожно сжимал пальцы, снова и снова в смятении повторяя тот же вопрос.

— В отношении вас с Эклектусом, — смиренно отозвалась Марсия, — мне и самой кажется, что этот приговор трудно объяснить. Что до меня, это, верно, по слову святого Павла, говорил же он, что смерть — расплата за грех. Вся эта жизнь, полная разврата, бесконечные заблуждения... Или уж императору по каким-то таинственным причинам взбрело на ум, будто я для него опасна.

Иакинфа трясло, но усилием воли он унял дрожь. До сего дня священник чувствовал себя в безопасности, пусть относительной, благодаря тому, что был принят при дворе. Угроза мученической смерти всегда была для него лишь более или менее туманным умозрением, чем-то далеким от реальности. Ныне, когда эта мысль вдруг приобрела конкретность, его внезапно охватило ощущение собственной хрупкости: пастырь осознал, что он только человек. Тихим, почти робким голосом он произнес:

— Может быть, все же попытаться избежать такого конца...

Эклектус в молчании смотрел на него, и на память ему пришли слова Христа: «Дух бодр, но плоть немощна».

— Бежать, — уточнила Марсия, не одобряя и не порицая.

Словно бы ища оправдания, Иакинф продолжал:

— Вспомните Павла... Как бы там ни было, всякий раз, когда ему бывала ниспослана возможность избежать казни, он хватался за нее. Ничего унизительного не было бы в том, чтобы уподобиться ему.

— Иакинф прав, — в свой черед подтвердила Марсия. — Остается еще несколько часов. Можно покинуть Рим!

Дворцовый управитель немного поразмыслил. Он один не утратил того жестковатого достоинства, которое римляне называли «гравитас» — непреклонность. Он машинально потер пальцем нижнюю губу и в конце концов заявил:

— Не получится. По крайней мере, для тебя, Марсия, это исключено. Коммод пустит по твоему следу всех шпионов Империи, а тебя вся Италия знает в лицо. В моем случае положение окажется, в сущности, почти таким же. Шанс проскочить сквозь петли сети есть только у тебя, Иакинф.

Священник выпрямился, теперь его лицо выражало твердую решимость:

— Да, признаться, мучения меня страшат. Но еще больше я боюсь трусливого прозябания. Без вас я никуда не уеду.

Наступило молчание, потом он пробормотал:

— Может быть, существует другое решение?

— Один выход действительно есть: убить императора.

— Что ты говоришь? — вырвалось у Марсии.

— Могу повторить: нужно уничтожить Коммода.

— Но как? И кто совершит такое? Уж конечно, никто из нас! Это бы значило предать нашу веру, — твердо возразил Иакинф.

— Смерть такого субъекта нельзя расценивать как предосудительное дело. Да разве вы не видите, что творится? Мы имеем дело уже не с человеческим существом, а с взбесившимся чудовищем. Убив его, мы бы исполнили целительное действие.

— Как бы там ни было, такое решение относится к области грез, — возразила Марсия. — Он под надежной защитой, упрятанный за стенами Лудус Магнус. Его личная охрана разрубит на куски всякого, кто попытается приблизиться к Коммоду. Нет никого, кто сумел бы это сделать.

— Ошибаешься, Марсия, — обронил Эклектус, странно глядя на нее. — Такой человек есть.

Когда же в ответ она устремила на него вопрошающий взгляд, он уточнил:

— Это женщина. Ты.

Амазонка буквально взвилась со своего места:

— Ну, Эклектус, на этот раз ты спятил!

— Возьми себя в руки. И постарайся рассуждать здраво. Возможность без риска подобраться к нему есть у тебя одной.

— Это безумие!