Порфира и олива

Наконец Сервилий остановился перед термополием. Он оперся локтями о мраморный прилавок с выбитыми в камне глубокими углублениями, в которых стояли амфоры с вином, подслащенным медом. В тени под навесом несколько посетителей с кувшинчиками в руках спорили насчет гонок на колесницах и возничих.

— Да ведь это же наш старый пакостник Сервилий! — прокричал чей-то голос. — Привет, старина. Каким попутным ветром тебя занесло?

Судя по шрамам, исполосовавшим его физиономию, и черной повязке на правом глазу, Калликст заключил, что хозяин этой корчмы — в прошлом гладиатор.

— Привет и тебе, Галл. Хочу тебе представить моих маленьких протеже, Калликста и Флавию. Они голодны и ищут, где бы им приклонить голову. Можешь сделать что-нибудь для них?

— А они и вправду красивы. Ну-ка, подойдите сюда... Ладно, не стесняйтесь, выбирайте что захочется.

Он показал на край прилавка, где на сложенных из камня ступенчатых полках были выставлены галеты, пироги из меда с мукой, коржи с сыром и повидло из винограда.

Флавия, которую предыдущая скудная трапеза никоим образом не насытила, испустила радостный вопль. Калликст в глубочайшем замешательстве пересилил себя, взял пирожок и протянул его девочке.

— Ты тоже можешь что-нибудь съесть, — подбодрил его Галл.

— Благодарю тебя. Но я не голоден...

— Как ты мог убедиться, — смеясь, заметил Сервилий, — наш юный друг не доверяет тебе. То есть нам обоим.

— Вижу, вижу... — пробурчал Галл. — Но ему нечего бояться. Подкрепитесь, дети мои, а потом я дам вам хорошую комнату. Когда вы отдохнете, мы решим, что с вами делать.

Калликст скосил глаза на блюдо, до краев наполненное сладкой выпечкой, какую он обожал. В конце концов, не в силах совладать с собой, он схватил кусок пирога, но откусил всего раз и почти тотчас не на шутку на себя за это разозлился.

Сколько времени он проспал?

Солнце, как показалось ему, уже не освещало деревянную решетку, перегораживающую окно, но полоски света все же просачивались сквозь прогалы в дереве. За стеной раздавался зычный голос, перебиваемый взрывами грубого смеха. Между тем окно, как он уже успел убедиться, выходило не на улицу, а во внутренний дворик. Когда они давеча пересекали его, дворик был пуст. Все это случилось до того, как он, сломленный усталостью и пережитым волнением, рухнул на тюфяк, от которого несло отхожим местом, и заснул.

Голос более громкий, нежели остальные (он узнал Галла), легко проникал сквозь решетчатые ставни.

— О, римляне, приветствую вас! Позвольте заверить, что вы оказываете мне огромную честь и доставляете немалую радость, неизменно возвращаясь под мой кров. На этот раз я, как всегда, попытаюсь оправдать ваше доверие. Для начала — вот, великолепная партия молодых девственниц.

Охваченный жутким предчувствием, Калликст бросился к окну, попытался его открыть, но тщетно: створка не поддавалась — окно, без сомнения, позаботились запереть снаружи. Отчаявшись, он приник глазом к щелке между досками.

Высокие, в два человеческих роста факелы, воткнутые в рыхлую землю по всем четырем углам двора, казалось, изнемогали от горячего усердия. Они ярко освещали деревянный помост, сооруженный впритык к дальней стене. На помосте красовался Галл. Красноватый пляшущий свет делал его изуродованную, всю в рубцах физиономию еще более зловещей, вдвойне ужасной для жалобного стада, толпящегося за его спиной.

Они были выстроены по дюжине в рядок справа и слева, девочки, еще только начавшие созревать. Вид бедняжек заставил юного фракийца содрогнуться: их обрядили в белоснежные одежды из ткани столь тонкой, что в свете факелов их полудетские тела являлись взору целиком, вплоть до самых потаенных деталей.

— Да, достопочтенные, вы не грезите. Именно девственницы! Этими нежными овечками еще никто не попользовался. Однако мне сдается, что вы не чужды сомнения. Так поднимитесь на помост, посмотрите, пощупайте!

«Достопочтенные» являли собой не что иное, как сборище оборванных, всклокоченных бродяг, они явно притащились сюда, только чтобы поглазеть, и теперь упивались зрелищем, сопя и тараща гляделки. Здесь же топтались, должно быть, в чаянии «счастливой оказии», несколько бесформенных, жирных старух-сводниц. Кучка людей, одетых получше, стоя чуть поодаль, взирала на происходящее устало и с некоторым отвращением — это были, без сомнения, вольноотпущенники, ищущие, чем бы ублажить своих господ.

Он только теперь обнаружил среди прочих девочек Флавию, маленькую, перепуганную, сиротливую еще больше обычного.

— Ну-ка, мои овечки, мои хорошенькие мотыльки, попляшите немножко, покажите, какие вы красавицы!

Послышался жестковатый звук свирели, и девочки механически задвигались, неуклюже подражая танцовщицам из пантомимы.

Флавия замешкалась, но получив от одной из своих товарок тычок локтем в бок, подчинилась и последовала примеру остальных.

— Всего десять денариев! Десять денариев за любую из этих чудесных крошек! Не надо колебаться, подойдите ближе, пощупайте...

— Ну-с, добрейшая Кальпурния, которую ты предпочтешь?