Порфира и олива

— Он? Тут уж никакого риска: Кастор не любит женщин. Наверное, Аполлоний потому и доверил ему меня!

— Зато он может оказаться алчным. Чего доброго, попытается тебя умыкнуть у Аполлония, чтобы продать...

— Продать меня? Ты, похоже, не представляешь, сколько может заработать брадобрей. Среди них попадаются даже такие, которые под конец становятся почтенными всадниками или богачами!

И она робко добавила:

— А что, если и тебе выбрать это ремесло?

Калликста аж передернуло от ужаса:

— С какой это стати?

— Чтобы деньги зарабатывать, много денег, так и на свободу себя выкупишь.

— Купить себе свободу?

— В Риме так принято. Ты не знал?

Калликст и вправду понятия об этом не имел. Увильнув от прямого ответа, он спросил:

— Значит, ты для этого вздумала стать мастерицей причесок?

— Едва ли. Сейчас я не хотела бы расстаться ни с Аполлонием, ни... с тобой.

Выдержала паузу, потом заключила, глядя на него в упор:

— Сказать по правде, для меня важнее всего не провести свою жизнь, вынося ночные горшки.

— Я себе такого занятия не выбирал. Это хозяин навязывает мне его.

— Конечно, но почему бы не попросить его поручить тебе другие какие-нибудь обязанности? Он охотно согласится.

— Само собой, ведь что бы я ни заработал, все ему достанется.

— В Риме есть обычай вознаграждать заслуженных рабов. А уж Аполлония никак не назовешь неблагодарным.

Тут, отчасти от досады, а в основном из гордости, Калликст оборвал разговор. Но уже назавтра, когда он открывал ставни опочивальни сенатора, настояния Флавии снова пришли ему на ум. А поскольку все выглядело так, будто он замечтался, уронив ладони на холодный камень подоконника, а взгляд устремив на робкое солнышко, стремящееся прорвать суровое полотно туч, Аполлоний спросил:

— Ну что, Калликст? О чем задумался?

Парень сжал на мгновение кулаки, перевел дух и буркнул:

— Если бы я тебя попросил, ты дал бы мне другую работу?

Довольная улыбка тотчас озарила черты Аполлония. Ведь она повторялась в течение без малого пяти лет, эта маленькая церемония пробуждения — единственное поручение, которое юный бунтарь позволил взвалить на него. Хозяин и раб, в конце концов, привыкли к этому ритуалу, однако, в глубине души Аполлоний надеялся, что в один прекрасный день пример Флавии разбудит в юноше дух соревнования. С притворным равнодушием он осведомился:

— У тебя есть какие-то определенные предпочтения?

— Флавия рассказывала, что мастера-брадобреи зарабатывают много денег.

— Прежде так оно и было. Но с тех пор как наш император ввел моду на философическую бородатость, былое процветание этих людей пошло на убыль.

Аполлоний как будто бы поразмыслил немного, потом спросил:

— Ты знаешь счет? Умеешь читать?

— Немного. Только я читаю по-гречески.

— Ладно, начнем с того, что займемся твоим образованием. Я попрошу Эфесия, пусть послужит тебе педагогом. Посмотрим, как у тебя пойдут дела, а там уж будем решать.

Перспектива ученичества под руководством сурового вилликуса отнюдь не привела Калликста в восторг. Было мгновение, когда он чуть не сказал хозяину, что ему, как бы там ни было, лучше стать медником, подобно отцу. Зенон гордился бы его выбором.

Но Рим — не Сардика.

Эфесий назавтра же приступил к своей новой миссии, проявляя и здесь присущую ему строгость. Недели шли за неделями, и его питомец, даром что не раз отведал неизбежной палки, в конце концов, постиг тонкости латинского языка, письма и счета. Что не мешало ученику спрашивать себя, зачем ему сдались эти ненавистные занятия, придет ли день, когда от них будет прок. А поскольку благоразумия, которое могло бы удержать его от соблазна поделиться этими соображениями со своим наставником, ему явно не хватало, течение уроков никак нельзя было назвать безмятежным.

Тем не менее, если оставить в стороне строптивый нрав питомца, Эфесий не замедлил отметить его исключительные способности во всем, что касалось счета. К примеру, там, где большинству молодых людей приходится держаться традиционного способа, то есть считать по пальцам, чтобы затем объявить на пальцах же результат, Калликст находил верное решение путем одних лишь умственных упражнений. Вскоре он даже научился производить сложные вычисления в уме, не прибегая к помощи абака: доска для счета с камешками на ней большую часть времени пылилась за ненадобностью.

Вилликус при всей своей брюзгливости оставался человеком честным: он признал дарования Калликста и посоветовал хозяину доверить тому ведать доходами с поместий, каковые были немалыми. Как любой римский сенатор, Аполлоний распоряжался громадными, прямо-таки циклопическими земельными наделами. Согласно законам Траяна, они по большей части были сосредоточены в пределах Италии. Таким образом, его владения простирались от равнин к югу от Альп до виноградников Кампании, захватывая плодородные долины Этрурии.